а стояла недалеко от пруда – огород к воде. Задних дворов не было – во как жили! Не от кого на замки не закрывались. Огородик картошкой да луком засаживали, – время-то не было за всем поспевать ходить. Урожай добрый родила – земля-то от пруда водой напитана, унавожен опять же с коровой-то. Семья у нас была: мама, тятя (папа), и нас ребятишек четверо; я старшая из них была. Если я с тридцатого года – вот, Максим, и считай, сколько мне лет в войну-то было.
Помню, 22 июня в воскресенье мы всей семьей пошли на массовое гуляние. Родственники с нами, соседи, вся улица. Тогда часто устраивали массовые гуляния. Позже такие гуляния пикниками стали называть. Казалось, вся Камбарка (в Удмуртской АССР) высыпала на берег пруда, туда, в верховья. Солнце пригревало. А бережок-от густой травкой порос весь сочной да зеленой, – точно по влажному ковру ходишь. Я, значит, маме помогала: покрывало расстелили, еду разложили. Ребятишки кто купаться побежал, кто в игры играть. Молодежь по лесу прогуливались, валежник для костров собирали. Мужики байки рассказывали да ребятишек гоняли, чтоб те не подслушивали. Самовары задымили; кто-то и патефон умудрился принести, красивый такой, красным бархатом изнутри обтянут. Дядя Савва на гармошке играл, улыбаясь беззубым ртом и мигая одним глазом. Второй-то глаз он в Первой мировой с германцами оставил. А девки до того голосисто частушки пели, даже в лесу эхо повторяло… Что скажу: дружно все жили, весело, душевно! И напьется кто, дак песни горланит, а не в драку лезет.
Туда к пруду и радио протянули даже, чтобы музыку играло. Жердину вкопали, репродуктор нацепили. Этот-то репродуктор и заскрипел, захрипел: «После полудня прозвучит важное сообщение!» Мы-то детвора дальше играть – и ухом не ведем. А взрослые
притихли, начали переглядываться. Я еще у мамы-то спрашиваю: «А что такого по радио-то сказали?» – «Сама ничего не поняла, дочка, – мама-то отвечает»
Иди, говорит, за малыми присмотри, а то вон у воды играются.
И вот спустя какое-то время музыка из этого рупора прекратилась, и диктор заговорил: «Германия, без объявления войны, напала на Советский Союз!»
Что тут началось! Закричали, заплакали люди-то; ребятишек похватали и домой бежать. Бегут и кричат: «Филипьевна, ты-то как будешь? У тебя же трое их, сыновей-то!», «А я-то, бабёнки, как? Вовсе ведь одна… сгину!», «Ой, а мне-то чё делать – одни девки у меня-то!» Мужики шли быстрой походкой к своим домам и грозили бабам кулаком: мол, хватит причитать! А голодные чайки уже клевали брошенную на берегу пруда еду.
Ночью Камбарка не спала. Я на печи лежала и слышала, как тятя с мамой до самого рассвета обсуждали, как жить, что делать: продавать скотину или покамест оставить. Словом, выдюжат ли. А мне одного только хотелось: лишь бы тятю не забрали. Плакала неслышно, кулак кусала.
На утро – 23 июня 1941 года – на базарной площади у литейно-механического завода (в народе литейка) собрали митинг. Народу – тьма: улица Ленина на квартал заполнена, Советская до самой церкви забита. На небольшой трибуне речи произносили, Гитлера проклинали, призывали сделать всё для победы над
