style="font-size:15px;"> – Почему же? Кубинцы шли напролом.
– Я про африканцев тебя спрашиваю. Тем бы только из кустов палить.
– Было и такое.
– А знаешь, я и сам не прочь забраться в джунгли. Какой-то рефлекс защитный выработался. За кустами даже надежней, чем в Европе. И никакой налоговой полиции и алиментов. А какой там воздух романтики!
Жигарев не ответил. Он улетел в Мозамбик не затем, чтобы прожить или, скорей, провоевать целых пятнадцать лет. В джунглях сподручней было бы за все расквитаться с Жакобе, чем посреди бессовестно открытой со всех сторон намибийской пустыни.
У Егора не всегда в душе кипело юношеское бунтарство, у себя в спецроте на действительной службе в советской армии он был одним из самых тихих солдат.
В Конго и Анголе характер начал меняться, но в нем не было еще взрывчатой вспыльчивости. Первый год в Мозамбике он чувствовал себя, как вареный рак. Вся работа на Жакобе заключалась в охране контрабандного груза, не больше.
Они либо контролировали какую-то транспортную магистраль, собирая дорожную «пошлину», либо пресекали на ней всякое движение – как заказчику вздумается. Никакой политики и в помине не было, шли караваны со слоновой костью или оружием. Пьянка днем и ночью, иногда замызганный бордель.
Еще был жив в душе не проходящий страх перед любым человеком, говорящим по-русски. Тогда СССР находился на пике могущества, у спецслужб были достаточные средства и длинные руки, но пропажа сержанта срочной службы из спецконтингента в Конго, очевидно, мало кого беспокоила. И если бы Жакобе не нагнетал страха своими россказнями о беспощадных русских агентах в Африке, Жигарев смело бы вышел к первому же советскому пароходу.
Казалось: вот еще полгода – и он вернется домой. Для этого всего-навсего нужно было убрать Жакобе и совершить какой-нибудь подвиг во имя родной страны, чтобы тем самым вымолить прощение. Он тогда себя считал чистым перед отечеством и совестью.
Но Жакобе нужно было знать лично, чтобы убедиться, на что способно человеческое коварство. Участились вылазки в ЮАР. Раз за разом за них больше платили. Южноафриканские силы самообороны белых всю самую грязную работу по усмирению чернокожих в дальней глубинке все чаще стали перекладывать на наемников.
Однажды ночью Роберто подошел к еще не заснувшему Егору:
– Команданте Георг, ты был на руднике? Жигарев сонно помотал головой.
– Ничего не знаешь? Это вот… – Роберто снова, как тогда, нарисовал петлю вокруг своей шеи. – Нужно уходить в Родезию.
Луна предательски высветила их, едва они вышли на поляну. Было слишком тихо для джунглей в эту пору. Все живое словно вымерло: ни звука, только запахи и густая глянцевитая зелень, незаметно переходящая в непроглядную тьму. И сладковатый запах порченой тушенки, который потом преследовал Жигарева долгие годы. После этого он больше никогда не ел мясных консервов.
В центре поляны громоздилась мусорная куча, приваленная листвой. Роберто включил фонарь.
