придется мадам не по вкусу, что вполне возможно, она разгневается, и меня выгонят… А место дает мне тысячу франков в год.
– Даю капиталь тисяча франк и еще тфацать тисяч. Полючай капиталь и ничефо не теряй.
– Коли на то пошло, папаша, – сказала Европа, – это порядком меняет дело. Где деньги?
– Фот, – отвечал барон, вынимая один за другим банковые билеты.
Он примечал каждую искру, загоравшуюся в глазах Европы при виде каждого билета и выдававшую ее алчность, о которой он догадывался.
– Вы оплачиваете место, но честность, совесть?.. – воскликнула Европа, подняв свою лукавую мордочку и кидая на барона взгляд seria-buffa[13].
– Софесть стоит дешевле места; но прибавим пьят тисяча франк, – сказал барон, вынимая пять тысячефранковых билетов.
– Нет, двадцать тысяч за совесть и пять тысяч за место, если я его потеряю…
– Зогласен… – сказал он, прибавляя еще пять билетов. – Но чтоби заработать билет, надо меня прятать в комнат твой каспаша, ночью, когда он будет отин…
– Если вы мне обещаете никогда не проговориться о том, кто вас туда привел, я согласна! Но предупреждаю: мадам необычайно сильна и любит господина де Рюбампре как сумасшедшая; и дай вы ей миллион банковыми билетами, она ему не изменит… Глупо, но такой уж у нее характер; когда она любит, она неприступнее самой порядочной женщины, вот как! Если она едет кататься вместе с мсье, редко случается, чтобы мсье возвращался обратно; нынче они выехали вместе, стало быть, я могу вас спрятать в своей комнате. Если мадам вернется одна, я приду за вами; вы обождете в гостиной; дверь в спальню я не закрою, а дальше… Черт возьми! Дальше дело ваше… Будьте готовы!
– Оттам тебе тфацать тисяча франк в гостини… из рука в рука!
– А-а! – сказала Европа. – Так-то вы мне доверяете?.. Маловато…
– Тфой будет иметь много слючай виудить у меня теньги… Мы будем знакоми…
– Хорошо, будьте на улице Тетбу в полночь; но в таком случае захватите с собой тридцать тысяч франков. Честность горничной оплачивается, как фиакр, гораздо дороже после полуночи.
– Для осторожность даю тебе чек на банк…
– Нет-нет, – сказала Европа, – только билетиками, или ничего не выйдет…
В час ночи барон Нусинген, спрятанный в мансарде, где спала Европа, терзался всеми тревогами счастливого любовника. Он жил полной жизнью, ему казалось, что кровь его готова была брызнуть из кончиков пальцев, а голова – лопнуть, как перегретый паровой котел.
«Я наслаждался душевно больше, чем на сто тысяч экю», – говорил он дю Тийе, посвящая его в эту историю. Он прислушивался к малейшим уличным шумам и в два часа ночи услышал, как со стороны бульвара подъезжает карета его любимой. Когда ворота заскрипели на своих петлях, сердце у него стало биться так бурно, что зашевелился шелк жилета: значит, он снова увидит божественное страстное лицо Эстер!.. В сердце отдался стук откинутой подножки и захлопнутой
Комически-серьезно (
