прекрасно».
Он привез Ариану домой, когда уже минула полночь. Весь вечер они много шутили, пили безалкогольное пиво под липкие от соуса ребрышки и вяленое мясо, а потом, уже по дороге обратно, заехали в маленький супермаркет на заправке, купили конфет и ели их, кидая обертки под ноги. Но никто не захотел рассказывать, что празднует в этот теплый летний вечер.
Это казалось неважным. Все равно, каким бы прекрасным поводом не поделился другой, нельзя переплюнуть собственную радость. Точно так же, как нельзя переплюнуть и собственную боль в пояснице, сидя на постели у умирающего, – ты все равно ее чувствуешь острее, насыщеннее. Она и есть твоя реальность, как бы глубоко ты ни пытался проникнуть в чувства другого и представить себя на его месте. Да и вряд ли кто-то захочет это делать по своей воле.
Девушка выпрыгнула из машины, пошутила что-то на тему прекрасного выбора, двусмысленно намекая то ли на саму себя, то ли на новенький Ford Bronco, и убежала в подъезд, а Матиас Ньюман, подгоняемый разыгравшимся внезапно желанием добраться поскорее до туалета, выехал со двора, взвизгнув шинами. В воздух взметнулась острая пыль асфальта, оставляя едва заметные следы на новеньком кузове.
Уснуть не удавалось. Бессмысленно шатаясь по огромному, в двести квадратных метров, пентхаусу, он разделся и вышел на веранду, где совсем недавно ему установили длинный узкий бассейн с искусственным течением, чтобы можно было поплавать, не спускаясь на девятый этаж в спортивный клуб. Ветерок, разыгравшийся еще вечером, ночью набрал силу, и недавно обгоревшая кожа покрылась пупырышками, вздыбившими выгоревшие на солнце волоски.
Плылось легко. Делая резкие широкие взмахи руками, Мэт старался отключить мысли и ни о чем не думать.
Он сегодня наблюдал за Арианой, такой непосредственной, не старающейся понравиться, и думал о том, что завидует ей. Он так и не узнал, чему она радуется, но легко мог предположить, что это событие далеко от того, чтобы вот-вот заключить сделку на несколько миллиардов долларов, которая позволит ничего не делать всю оставшуюся жизнь, рисковать деньгами, вкладываясь в новые проекты, колесить по миру и выбирать каждую секунду то, что хочется, не оглядываясь на нормы приличия или размер своего банковского счета. И все же было что-то щемяще грустное в этой безграничной свободе. Что-то, что мешало ему захотеть чего-то по-настоящему, чтобы глаза горели точно так же, как у девушки, сидящей напротив.
Они сегодня много говорили о современном укладе жизни: об ограничении скорости на дорогах, о запретах въезжать на охраняемые бдительными спутниками территории, о невозможности, порой, даже деньгами купить то, что предлагалось только ограниченному количеству людей, входящих в некие сообщества, и о том, куда это может привести общество. Ему казалось, что все только к лучшему. Он не видел проблемы в том, чтобы сосуществовать по правилам, упорядочив свою жизнь в соответствии со своими желаниями, не пересекающими границы других людей, – возможно, потому что сам уже забыл, когда
