сколько мужчин он убил, его мать всегда будет относиться к нему как ребенку.
– Ты винишь меня в том, что мне неудобно, когда воротник этого нелепого одеяния стремится меня обезглавить? Неужели во всей империи не нашлось человека, способного сшить два куска ткани в нормальную одежду?
Фирузе проигнорировала его слова.
– Опасное это дело – удерживать умную женщину от выполнения одной-единственной практической задачи, – сказала она, просовывая руку под локоть сына, тем самым вынуждая его пойти с ней к главным покоям короля. – Я не виновата в своих приступах изобретательности.
Принц остановился, удивленный, и повернулся к матери.
– Хочешь сказать, что у тебя есть желание заниматься чем-либо?
Фирузе скорчила гримасу.
– Не будь нарочито глупым. Ты знаешь, что я имею в виду.
Когда-то Камран считал, что во всем мире нет женщины, равной его матери – ни по красоте, ни по элегантности, ни по уму. Тогда он не знал, насколько важно обладать еще и сердцем.
– Нет, – возразил он. – Боюсь, я не имею ни малейшего представления.
Фирузе театрально вздохнула и отстранилась от сына, поскольку в этот самый миг они вошли в приемную короля. То, что его мать присоединится к ним на этой встрече, Камран не знал. Он решил, что она просто захотела еще раз полюбоваться королевскими покоями – ее самым любимым местом во дворце, куда редко кого приглашали.
Палаты деда были полностью отделаны зеркалами; казалось, что количество этих крохотных отражающих плиток просто неисчислимо. Каждый сантиметр внутреннего убранства, сверху донизу, блестел узорами, напоминающими звезды, вплетенными в ряд более крупных геометрических форм. Высоко над головой миражом бесконечности, который, казалось, достигал небес, мерцали парящие куполообразные потолки. Два огромных окна приемной были широко распахнуты навстречу солнцу: в зал, освещая созвездие за созвездием, рассыпающихся сиянием, проникали яркие лучи света. Даже пол здесь был выложен зеркальной плиткой, которую надежно прикрывали роскошные, искусно сотканные ковры.
Эффект создавался совершенно неземной; находиться в этих покоях для Камрана было равносильно тому, чтобы стоять прямиком во чреве звезды. И хотя залы сами по себе выглядели великолепно, тот эффект, который они производили на входящих сюда людей, пожалуй, даже превосходил их собственное величие. Едва вступив в приемную, посетитель сразу же ощущал себя возвышенным, вознесенным к небесам. Даже Камран не мог не поддаться этому воздействию.
Его мать же, напротив, впала в печаль.
– О, мой дорогой, – произнесла она, кружась по залу и прижимая руки к груди. – Когда-нибудь все это должно было стать моим.
Камран проследил, как она заглядывает в ближайшую стену, любуясь собой – шевеля пальцами и заставляя драгоценности на ней сверкать и танцевать. Принц всегда чувствовал себя немного потерянным, попадая сюда. Да, королевские покои вызывали чувство величия, но за этим чувством
