Лежал себе, разбросанный меж сосен, и шуршал, как лёгкая позёмка по земле. Сверху упали старые пустые шишки, осыпали его иголками сосны. Прыг-прыг-прыг, спустилась по стволу белка и оставила следы на всём, чем он раньше был.
Начиналась пурга. Ветер обрёл форму, его потоки, набравшись снежной пыли, постоянно меняли свой облик: то они, как сотни змеек, ползут по земле, то закручиваются спиралями и несутся по лесу, толкаясь и завывая, или бросают снежные заряды, сбивая с ног всё живое. А потом всё стихло. Остатки от Детки Мороза, как горстка пепла от костра, лежали между старыми соснами, небрежно сметённые в кучку шалуном ветром. Казалось, всё кончено, навсегда… Но так только казалось. Так ведь случается, выпадет снег осенью, а потом растает. Возвращается тепло, деревья хоть и жёлтой листвой, но радуют глаз, и даже дождик не смущает и не наводит грусть. Ведь главное – ещё не зима! Пахнет дымом, кто-то сжигает листву. Небо высокое и преголубое. В такие дни особенно ласково светит солнце. А на следующий день поутру вдруг – дождь, и дождь со снегом, и за стеклом – сугробики хоронят осень. Зима. И уж зимой покончить с Морозцем невозможно.
Странная фигурка отделилась от снежного полотна: непонятно, бесформенно и грязновато. Узнать прежнего Детку было просто невозможно. Во-первых, голова у него отсутствовала вовсе, было сплошное туловище. Там, где раньше была голова, торчала старая шишка. Во-вторых, ручек и ножек тоже не было. Вместо них торчали бугорки, а вместо пальцев были высохшие сосновые иголки. Впрочем иголки были повсюду. Дикобраз, а не Детка Мороза. Без глаз, без носика и ушей. Рот тоже отсутствовал. Чудище снежное не шевелилось, да и шевелить-то ему было нечем. Постояв некоторое время без движения, оно стало раскачиваться из стороны в сторону, как будто застряло в снегу и хочет выбраться. Влево-вправо, вперёд-назад. Раскачивалось, раскачивалось, пока не свалилось на бок, а потом покатилось под горку. Катится-катится, снег прилипает, прилипает: к ножкам, к ручкам, к голове, к ножкам, к ручкам, к голове. Ух, докатилось. Полежало, будто голова закружилась от такого спуска. Встало.
Ой, что получилось! Совсем другой, не похожий на прежнего Детку Мороза большущий пребольшущий Снеговик. Вместо носа торчала шишка, глаза – большие замёрзшие лужи, ручищи с толстыми пальцами и ледяными когтями и ноги-ножищи, как ледяные колонны на месте замёрзших водопадов блестели мутными отблесками. Снеговик огляделся вокруг, осмотрел себя, вздохнул, сокрушаясь, и рассердился: «Ух, я вам задам сейчас».
Он тяжело двинулся вверх по склону к месту, где глупая лесная свинья и три тощих волка растоптали его, его, самого красивого Детку Мороза, а потом безнаказанно удалились по своим делам. Дела у них были, конечно, разные. Кабан спасал свою жизнь, а волки – свою. И они знать не знали, что творят в пылу охоты. «А вот теперь узнают… Узнают!» Покрутившись на месте, где только что был, Детка-Снеговик увидел, что следы кабана
