хлебом.
– Дорогая, – матушка поправила цветастое покрывало, – ты слишком много работаешь.
– Привет.
– Добрый вечер, – она разглаживала несуществующие складочки и выглядела до отвращения заботливой. – Иди мой руки, давно пора ужинать. Я взяла на себя труд заехать…
Руки я мыла, пытаясь понять, что же ей на самом деле надо.
А ведь надо, иначе не пришла бы.
И эта уборка… я бы и сама справилась. Когда-нибудь. Паутина в углах, если подумать, мне вовсе не мешала.
– …Я слышала, тебя повысили?
– Да.
– Садись, – она подала миску с горячей кашей и хлеб.
А я… я взяла.
И почему-то подумалось, что так она встречала отца, когда тот еще работал. А после подавала еду Вихо. Мое же место было на кухне.
Матушка устроилась напротив, подперев щеку ладонью. И узкие глаза ее стали еще уже, а на губах застыла улыбка.
– Что тебе нужно? – я едва не подавилась этой треклятой кашей.
– Дорогая?
– Не стоит, мама. Ты… сколько лет ты сюда не заглядывала? И не заглядывала бы еще столько же, если бы не нужда. Вот мне и интересно, что тебе на самом деле понадобилось? Настолько, что ты… – я сунула ложку каши в рот и заставила себя проглотить ее. – Мы никогда не были особо близки.
– Потому что ты этого не желала.
Она встала и вышла, чтобы вернуться с высоким стаканом и молочником. Чистым, мать его, молочником.
– Ты всегда отличалась неженским упрямством. И нежеланием понимать, какая роль отведена нам Господом…
– И это тоже не стоит. – Молоко я любила.
Вот такое, чтобы холодное, просто ледяное. И в высоком стакане, и с хлебом, а тот солью посыпать густо-густо.
– Мне сказали, что ты гуляла с этим… наглецом, – мягкий упрек.
И матушка присаживается.
В своем костюме фиалкового цвета она смотрится чуждо. Такой женщине не место в полузаброшенной хижине на краю полузабытого города.
– Нельзя?
– Разве тебе что-то запретишь?
Наверное, нет.
Или да? Может, я стала чуть взрослее и чуть умнее? Может, я бы прислушалась к совету, если бы кто-нибудь удосужился его дать.
– Но меня интересует, о чем вы говорили?
– О драконах.
– И только?
– И только.
– А…
– Он не из болтливых.
– Или ты не проявила должного усердия, – вот теперь матушка поджала губы. – В тебе никогда недоставало деликатности.
Это да, чистая правда. Деликатности во мне было не больше, чем изящества в старом седле Дерри.
– А почему ты отказалась давать кровь?
Матушка пожала плечами. Отвечать не будет.
– Ты ведь дала?
– Да.
– Им этого хватит.
