в СССР принудительной миграции людей, осужденных по политическим мотивам и за уголовные преступления, а также призванных в армию; но в целом они в своей трактовке советской миграции явно отдают предпочтение «агентам», а не «структурам». Более того, хотя сейчас мы имеем дело с настоящим «кризисом перемещений», т. е. резким увеличением числа недобровольных мигрантов, Роулэнд не хочет отказываться от своих первоначальных положений. В частности, объясняя тот факт, что нарастание в конце 80-х – начале 90-х гг. миграции в Россию было, в первую очередь, следствием притока русских из южных республик, он заостряет внимание на подъеме образовательного уровня мусульманских народов СССР, за счет чего они в большем объеме, чем прежде, могли поставлять на рынок труда квалифицированную рабочую силу, и это снизило потребность в русских.[100] В своей работе (1979 г.) Р. Роулэнд и Р. Льюис даже предвосхитили позднейший всплеск миграции в Россию и ошиблись лишь в том, что в действительности источником притока из южных республик стали не столько этнические русские и русскоязычные, сколько представители их титульных национальностей.
Б. Мичнек и Д. Плейн в своем истолковании тенденций постсоветской миграции также отдают предпочтение «агентам». Для периода 1989–1992 гг. они отмечают четыре важных изменения в миграционном процессе:
– повышение относительной мобильности старших возрастных групп в составе работающего населения;
– усиление значимости миграции из города в деревню;
– концентрацию этнических групп по своим «родинам» в пределах бывшего СССР;
– увеличение доли женщин среди нерусских мигрантов.[101]
Но эти тенденции они рассматривают не как результат перемещения отдельных общностей под давлением «структурного» фактора, а как совокупность индивидуальных реакций на «экономический шок». С их точки зрения, стоит только начать анализировать исторические тренды и стандартную модель «выталкивание – притяжение», как сдвиги в миграционной системе бывшего Советского Союза становятся вполне предсказуемыми. А вот теории вынужденной миграции и репатриации они определенно отвергают.[102]
Этот подход интересен тем, что он позволяет увидеть связь между нынешней миграцией и возвратным движением русских в Россию, начавшимся задолго до середине 80-х гг.,[103] т. е. до того, как открытые этнические конфликты стали чуть ли не первопричиной политических и социальных изменений. И, напротив, он не дает превращать государство чуть ли не в единственного реального агента социального действия – раз с помощью этого подхода так хорошо удается выявить роль миграции в чисто индивидуальных стратегиях социальной мобильности.
Структурный фактор («выталкивание» русских и русскоязычных из бывших республик в ходе формирования этнократических государств) доминирует в первых объяснениях феномена
Ibid. P. 27–28.
Уже в 60-е гг. стала заметна миграция русских из Азербайджана и Грузии; во второй половине 70-х гг. к ней добавился отток из Средней Азии и Казахстана.
