мероприятие?
Она бросила на него взгляд, предназначенный для безопасных идиотов, и повторила медленнее:
– Открой ворота.
Он распахнул дверцу и ступил на гравий. Услышал, как закрылся верхний люк. Почти бесшумно скользнули, поднимаясь, боковые стекла. А этой стерве не откажешь в благоразумии и решительности. В том, чего ему так не хватало…
Он сделал несколько шагов к воротам. Благодаря фарам «лексуса», который уже разворачивался, он увидел цилиндры гидропривода, шарнирно соединенные со створками. Ну и кто управлял этим? Тень за окном сторожки оставалась неподвижной. Теперь, при косо падавшем свете, он различал ее лучше – силуэт, но не более. И даже идиоту понятно, что это не охранник. А поскольку Кристи не была идиоткой, ей стало ясно, что он никогда не сунется внутрь.
Щелчок центрального замка заставил его съежиться. Он впервые в жизни ощутил каждой клеткой и каждым нервом то, что чувствовали приговоренные, услышав лязг затвора. Злоба столкнулась со страхом где-то на полпути к его мозгу, и страх победил. Фраерман успел только бессильно простонать: «Ах ты, сука», – прежде чем «лексус» рванулся прямо на него.
Он не помнил, откуда взялась рана на губе и кровь. То ли сам прокусил, то ли порвало осколком гравия, летевшего из-под колес. Поднимаясь на ноги, он посмотрел на то, что осталось от ворот. Одна створка была снесена, вторая повисла на одной петле, ее подпирал сорванный с багажника пилон.
Димочка подвел промежуточный итог. Каким-то чудом он успел отскочить и уцелел, но ни малейшей радости по этому поводу не испытывал. Потому что не был уверен, что уцелеет в следующие несколько минут или часов. Про Кристи он пока не думал, хотя эта тварь, как минимум, бросила его здесь, а, как максимум, могла выдавить из него всё скопившееся дерьмо – в прямом смысле. Вот сейчас подумал – и пожелал ей сдохнуть.
Он бросил взгляд по сторонам. Нигде ничего; не видно даже удаляющихся красных огней. Он остался один посреди темноты, и эта темнота, наполненная тенями, была похуже, чем черная комната детства, где мамочка запирала его за непослушание. Но стоило вспомнить об этом, и спустя тридцать лет забытый кошмар вернулся.
Он с головой погрузился в неосязаемую трясину, в которой невозможно думать и целенаправленно двигаться. А вскоре стало трудно дышать. Грудь сдавило в тисках безотчетного ужаса. Сердце трепыхалось и билось о ребра агонизирующей птицей. Ноги подкосились. Димочку понесло куда-то, но, сделав пару неверных шагов, он во что-то врезался, и боль немного отрезвила его.
Он вцепился в прохладный металл, словно в трос, спущенный со спасательного вертолета. Помощи извне, конечно, не было, однако он помог себе сам. Вспомнил, кто он, сколько ему лет и как очутился здесь. Чуть не заплакал от жалости. Убогое чувство, но всё же лучше, чем слепящая, удушающая, распыляющая мозги паника.
Оглянулся
