кого он имел в виду. Бледный Фима на нервной почве поедал одну конфету за другой, лихорадочно выискивая не столь пугающую версию. Но ничего, кроме антисемитской выходки или провокации какого-то безвестного технаря – юдофоба из спецслужб в голову не приходило.
Юлька нашли версию помягче.
– Допустим, сверходаренный мальчишка-хакер, на досуге еще и любитель кроссвордов, оттачивая мастерство, решил надо тобой подшутить.
– Господи, – воскликнул Фима, – да мне-то что с того. Даже если так, кто поверит? И кто будет разбираться. Он украл, у него украли… Недоказуемо. Подпись моя, кроссворд мой. Я же не пойду парить кому-то мозги твоей гипотезой. Прости, но она высосана из пальца!
– Но ты вслушайся, как звучит правда! Ты вслушайся! – уже занервничала сама Юлька. – «Я этого не писал, враги или антисемиты проникли в компьютер, исправили, а я по оплошности не перечитал перед тем, как отправлять». Жалкий лепет, исповедь нашкодившего и насмерть перепуганного школяра.
– Да, Юля, – неожиданно тихо и почти бесстрастно вымолвил Ефим Романович, – я перепуган. Я боюсь. Попал как кур во щи. Мало того, что рушится наша спокойная жизнь, которую я выстраивал и охранял все эти годы, ради которой отказался от всяческих карьерных поползновений. Все еще серьезней. Я отлично понимаю, что сейчас происходит на моей ненаглядной родине. Не могу не понимать по определению. Слишком основательно знаю историю и слишком много читал в своей жизни. Вот увидишь, потерей профессии и этого заработка не отделаюсь. Со мной будут разбираться круче, куда круче.
Глава 3
Какая-то мистика
В понедельник 22-го в десять утра позвонила секретарь Малинина, главного редактора «Мысли», и воркующим голоском попросила от имени Сергея Сергеевича срочно приехать.
Это был ожидаемый звонок. План Фогеля предполагал два основных направления усилий. Первое – понять, как могли проморгать в редакции. Второе: подать сигнал людям всесильного Мудрика (и через них опосредованно ему самому, если повезет), что произошла чудовищная накладка, провокация, а он, Ефим Романович Фогель, абсолютно лояльный, тихий, законопослушный человек, пал жертвой коварных негодяев.
План сформировался. Оставалась мелочь: реализовать. Она-то и ужасала. Но инстинкт самосохранения подстегивал, и кое-какие мыслишки появились.
Малинина Фима видел пару раз на каких-то праздничных вечерах редакции, куда получал приглашения как постоянный автор, но приходил редко. Разумеется, не общались: Фима, как всегда, следовал своему принципу – не лезть на глаза сильным мира сего, жить в сторонке. Так в сторонке, в компании двух-трех рядовых сотрудников издания, он и попивал свою водочку, закусывая чем спонсор послал.
Через час Фима вошел в приемную и немедленно был призван в кабинет. Малинин, человек с узким сухим лицом, чем-то смахивающий на Суслова, идеолога-инквизитора коммунистических времен, не вставая и не отрывая взгляда от какой-то
