и отец – какой-никакой чиновник, не самый маленький, и дом – большой и крепкий, в три окна на улицу, с немаленьким двором, с гамаком и качелями, с фруктовыми деревьями; этот дом слабо вязался с рассказами Эльмиры, будто в первое время ее родители вместе с умершим братом жили в землянке и в неотапливаемой хижине и голодали. Леонид не знал как, но семья Эльмиры сумела подняться. К началу шестидесятых очень многое, казалось, было забыто, залечено, очень редко кто и очень редко когда вспоминали о прошлом, о войне. А если и вспоминали, то так, будто это происходило не с ними, а с кем-то другим. Ветераны с орденами появятся только при Брежневе в семидесятые, а активно вспоминать и анализировать прошлое, говорить об ошибках и неудачах стали и того позже – в конце восьмидесятых при Горбачеве. К тому времени Леонид уже жил в Москве. А в шестидесятые он знал мало и еще меньше задумывался. Свои знания он собирал по крупицам, очень медленно. Постепенно проникал в прошлое, и оно, это прошлое, начинало оживать. С большим опозданием Леонид стал представлять эту страшную картину, понимать, догадываться. И всякий раз он вспоминал про Эльмиру…
Между тем Андижан был город исключительно показательный: задворки нерушимого союза, обратная сторона, место ссылки. Даже бери шире, вся Ферганская долина, весь Узбекистан, вся Центральная Азия. Не считая коренной народ, узбеков, Андижан был городом пришлых, приезжих, переселенных, насильно высланных с прежних мест людей. Интернационал. Ноев ковчег. Русские и украинские переселенцы, казаки, приехавшие по распределению и по комсомольским путевкам учителя, врачи, инженеры, люди, прибывшие в эвакуацию и оставшиеся тут надолго, бывшие зэки, ссыльные спецпоселенцы: высланные с Дальнего Востока корейцы[41], крымские татары, греки, армяне, болгары[42], иранцы, ингуши, латыши, поляки, балкарцы, месхетские турки, немцы, хемшилы из Грузии, курды[43]. Стоило только оглянуться, посмотреть вокруг, расспросить – и тайное, о чем не хотели думать и знать, о чем огромное большинство людей не догадывалось, сразу становилось явным. Но люди молчали, боялись думать, боялись и не хотели вникать. Советские люди давно привыкли ко всему…
При всем при том Андижан действительно был городом интернациональным. Кроме узбеков и славян здесь много было татар, армян, евреев. Татары, как и бухарские евреи, в Узбекистане жили веками, с давних времен, исторически: татарские купцы и ученые, строители, студенты медресе и богословы, и в советское время – бежали от репрессий, от коллективизации, ехали на стройки. А вот евреи-ашкеназы попали в Узбекистан в основном во время войны: приехали в эвакуацию и остались. Это все же было не самое плохое место, не Сибирь с ее трескучими морозами, фруктовый рай, и антисемитизма намного меньше, чем в европейской части. Для узбеков русские, евреи и прочие «европейцы» все были на одно лицо, здесь можно было занимать должности, даже в партии и в милиции, какие и не снились на Украине, и не существовало ограничений при приеме в институты. За первой,
Советские корейцы, проживавшие на Дальнем Востоке, были депортированы первыми, в сентябре 1937 года на основании совместного постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б) № 1428-326 «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», подписанного Сталиным и Молотовым, в Южно-Казахстанскую область Казахстана, в районы Аральского моря и Балхаша (Казахстан) и в Узбекскую ССР. Эта депортация мотивировалась японской оккупацией Кореи и нападением Японии на Китай, то есть недоверием советского руководства к проживавшим на территории СССР корейцам, несмотря на то что во время Гражданской войны корейцы в основном поддерживали Красную армию и каждый пятый корейский мужчина сражался против белогвардейцев.
В июне 1944 года, через месяц после крымских татар, по надуманным обвинениям из Крыма были высланы армяне, греки и болгары – в основном в Сибирь и на Урал. Позднее бывшие граждане Греции, Турции и Ирана, репатриировавшиеся в СССР, в том числе проживавшие в Крыму, были депортированы в Ферганскую долину Узбекистана, в основном в Ферганскую область, незначительное количество – в Андижанскую.
Ингуши – вайнахский народ, были депортированы совместно с чеченцами 23 февраля – 3 марта 1944 года. Общее число депортированных от 500 до 650 тысяч человек, в процессе депортации погибло до 100 тысяч чеченцев и до 23 тысяч ингушей. Депортированы в Казахстан и Киргизию, незначительное количество ингушей – в Ферганскую долину Узбекистана.
Балкарцы (общая численность около 38 тысяч) депортированы 8 марта 1944 года, в основном в Казахстан и в Киргизию, незначительное количество в Узбекистан, Таджикистан, в Иркутскую область и на Крайний Север.
Месхетские турки (турки-месхетинцы), общее число 115,5 тысячи, проживали в ряде районов Грузии, преимущественно в Месхетии (также проживают в Турции), депортированы в 1944 году вместе с месхами-мусульманами, хемшилами и курдами в Узбекистан (преимущественно в Ферганскую долину), Казахстан и Киргизию.
Хемшилы – субэтническая группа армян из Амшена (Западная Армения). Под мусульманским давлением вынуждены были переселиться в черноморскую часть Грузии. В дальнейшем большинство хемшилов приняли ислам (частично православные), но сохранили язык и культуру. Проживали в основном в Грузии, частично в Турции.
Курды – мусульмане-сунниты. Проживают в Ираке, Сирии, Турции, Иране, в Закавказье.
Таким образом, четко прослеживается тенденция к депортации тех этносов, у которых имелись «этнические родственники» или которые частично проживали за границей.
К началу ВОВ в СССР проживало примерно 1,5–2 миллиона немцев: в Поволжье, в Крыму, на Кавказе и в Закавказье, на Западной Украине. Все они в основном были депортированы в Казахстан, но частично в Киргизию и в Узбекистан.
Кроме перечисленных, в СССР были депортированы калмыки и карачаевцы.
Кроме «этнических» депортаций широко применялись и депортации «социально чуждых элементов» из числа «кулаков, буржуазии, интеллигенции». Репрессиям подвергались представители всех народов, однако наибольшее число арестов «на душу населения» приходилось на поляков, латышей, финнов и греков; представителей этих народов также чаще всего в процентном отношении приговаривали к высшей мере.
