прижал к ее вискам горячие свои ладони и дунул на пламя свечи. Сильно дунул, так, чтобы не оставалось никаких сомнений в результате. Пламя погасло. Но в зеркале… в зеркале не изменилось вообще ничего. Всё та же свеча продолжала гореть, лишь вздрогнув от дуновения.
– Это… фокус?
– Я показал тебе кусочек другого пространства, – Беринг убрал руки и свечка в зеркале тут же погасла. – Мы с тобой сейчас во вселенной реальности.
Только теперь Настя заметила лежавший на столе белый лист очень плотной бумаги.
Влад взял в руки лист и сложил его пополам.
– Смотри. Эта плоскость – наша реальность. А вот эта – то, что люди называют магией или колдовством. Заметь, они неразделимы. Две половины одного листа, имя которому – мысль. Разум, сознание. Самое загадочное во всей Вселенной явление.
Настя невольно восхитилась педагогическими талантами Беринга: так интересно ей лекции еще никто никогда не читал. Если бы в институте был хоть один подобный преподаватель, она бы его не бросила.
– А кто… сложил этот лист?
Беринг задумчиво усмехнулся, с явным уважением взглянув на Настасью. Похоже, за умную сходить у нее получалось… пока.
– Это вопрос философский. Давай вернемся пока к темам попроще. О высоких материях… – он взглянул на часы, – когда будет чуточку больше времени. А теперь посмотри.
Он прижал обе плоскости плотно друг к другу.
– Люди как это только не называют. И инициацией, и открытием дара, и оборотом. А на деле все просто. Когда разум находит путь в магическое пространство, реальность его становится вот такой. Видишь? В два раза крепче и толще. Но – все та же реальность. Для нас наши звери – реальность. То, что люди зовут магией и колдовством – тоже реальность, – он перестал придерживать пальцами сложенный лист, и тот развернулся. Две стороны отдалились практически под прямым углом. – А для остальных эти две плоскости далеки бесконечно, – он снова расправил лист в плоскость. – Для большинства даже вот так.
Настя смотрела во все глаза на этот простой и невероятный урок. Мир вокруг вдруг стал другим совершенно.
– Погоди. То есть… каждый может быть… Вот этим, толстым и прочным?
Снова искра уважения в темном взгляде. За эти минуты она выросла в собственных даже глазах.
– К сожалению, нет. Хотя… скорей, даже к счастью. Способности все же наследуются. Как… ну, к примеру, таланты. Жать на клавиши механически можно каждого научить, но единицы сыграют Шопена. И склонность талантов наследуется. Этакий фильтр.
Настя сникла. Это был приговор, оставалось лишь взять эту свечку на память и уйти плакать. Единицы…
– Значит, все это зря. Влад. Зачем я тебе, вот такая? Шопена мне не сыграть.
Беринг снова ей улыбнулся, приложил ладони к вискам и целуя куда-то в макушку.
– Посмотри. Видишь?
Пламя свечи снова горело. В отражении, только там. Настя всхлипнула молча в ответ, получив еще один поцелуй и улыбку.
– Увидеть такое могут только те самые, единицы. Те, кто играет
