бумаги, тканого холста или папируса внушали податливым юнцам идею о любовном тяготении, неослабевающем, будто бы только крепнущем с течением лет. Одурманенные сладким зельем юнцы влюблялись неистово и жертвенно, надеясь быть неразлучными со своими возлюбленными до конца дней. Чем глубже они погружались в пучину литературного дурмана, тем тяжелее переносили внезапную разлуку. Горькие слезы капали из их глаз, и тайные для мира грустные стихи появлялись на страницах дневников…
Испокон веков мечта о вечной любви бередит раны человеческих сердец, истерзанных ядовитым чувством. Безмолвные крики писателей с книжных страниц призывают поверить в нее, ласкают воображение безоблачными отношениями героев. Грешат этим и сочинители вампирских саг.
Бессмертная любовь вампира – не правда ли, звучит заманчиво для нежной барышни? Только представьте – обоюдная любовь длиной в столетия. Мало кто откажется от соблазна. Разве что я откажусь. Ибо точно знаю – вечной любви не существует. Наверное, странно слышать подобное от вампира, коим являюсь без малого двести лет.
Хочу показать Вам изнанку тайного мира, стать частью которого не пожелаю никому, и научить воспринимать прекрасное состояние влюбленности как скоротечное, но возвращающееся снова и снова в причудливых обличьях. Вам не следует убивать склонность к упоительному чувству. Ваша жизнь коротка и, надеюсь, не так жестока, как наша. Я же навеки разучился любить кого-то, кроме себя самого, и доверять кому-либо.
Впрочем, были времена, когда я любил глубоко и страстно, хоть и не загадывал в столь деликатном деле на века вперед. Я хотел быть счастливым с единственной избранницей, но дни, месяцы, годы летели слишком быстро, чувства остывали – одно и то же лицо, один и тот же запах начинали приедаться, раздражать. Пылкие и в меру скромные любовницы становились жертвами – не всегда моими, иногда их съедал самый прожорливый в мире хищник – время, или губили независимые от меня обстоятельства.
Юным прелестницам следует запомнить, что для вампира жена – не только отрада и утешение, но и запас продовольствия на черный день. При недостатке крови семейная ссора мгновенно перерастает в смертельную битву, где побеждает сильнейший.
Интересно, встречали ли вы в учебниках, записках прославленных деятелей искусства или в пыльных архивах хоть единичное упоминание о князе Тихоне Игнатьевиче Таранском, современнике великого Пушкина? Уверен, данная личность вам незнакома. Охотники на вампиров позаботились о том, чтобы моя жизнь была стерта со страниц истории. Они лишили меня титула, поместья, даже самой последней гордости – человеческого имени. Внимательно следили за тем, чтобы я не объявился где-нибудь под чужой личиной.
Охотникам не удалось затравить меня, как дикого зверя. Мне пришлось долго бороться за право существования, но я выжил и даже нашел неплохое пристанище. Относительно недавно моя жизнь стала спокойной, благополучной. Надолго ли, не знаю. Но пока мне вполне уютно в комфортабельном жилище. Да и голод беспокоит редко, не так сильно, чтобы отвлекать от живописного обрамления воспоминаний. А после сытного ужина, литров этак пяти свежей крови, во время отдыха на мягком широком диване мне являются эфемерные музы. Они воскрешают пейзажи и образы прошлого. Так уж хитро устроена наша память – вампиры ничего не забывают.
Малость непривычно, что под пальцами не скрипит гусиное перо, а стучат клавиши ноутбука, но я старательно укрощаю очередной дар двадцать первого столетия. С сенсорными экранами смартфонов и планшетов было сложнее, в них часто впивались выскользнувшие от напряжения когти.
Надеюсь, мое повествование не выйдет похожим на исповедь. Я не умею чистосердечно каяться и склонен к самооправданию. А в чем я прав, в чем виноват, решит читатель. Осудит он меня иль посочувствует – не суть важно. Главное, чтобы он не стал заложником книжного обмана, как я в далекое романтичное время.
Глава 1. Усадьба Лабелино
Представьте то, что вижу я всякий раз, как вспомню детство… Зеленые поля по берегам извилистой реки и скопище бревенчатых избенок, не разделенных ни забором, ни плетнем, на гладких бархатных холмах. За деревней темнеет кучерявый парк, к нему ведет широкая дорога, на ней видны следы подков и колеи от проезжающих экипажей.
Идем по парку долго – долго. Под сенью вековых деревьев время будто замедляет ход. Поют там соловьи, кружат шмели и пчелы над убеленной душистыми “бородками” черемухой, порхают бабочки: белянки и крапивницы. Но вот из занавеса расступившихся ветвей степенно выплывает отчий дом. Он двухэтажный, бледно-желтый, с резными белыми колоннами у высокой мраморной лестницы. Мы не поднимемся по ней и не зайдем в зеркальный вестибюль. Мы повернем налево, за угол, и обнаружим сокрытую в тени антоновских яблонь и сибирских вишен низенькую пристройку, отведенную под кухню.
Из печной трубы тянется дымок, готовится обед. Невидимо заглянем внутрь. По тесной кухне от стола к печи, обложенной расписными изразцами из фарфора, снует маленькая кругленькая кухарка Ульяна
