и часто становился зачинщиком очередного озорства.
Детство мое было прекрасной, благодатной порой. Несмотря на то, что гувернер Журнье всячески старался его омрачить. В лучшую погоду он силком затаскивал меня за письменный стол, на котором лежала стопка учебников выше моей головы. Я много времени проводил на природе, читал любимые книги о дальних странах и увлекательных приключениях, забравшись в огромное дупло старой липы. Часами я мог просидеть на горке над рекой, любуясь рябью на воде, зелеными лугами и далеким лесом.
Недаром мой славный прадед генерал Алексей Таранский, получивший от царя эти земли за доблестную военную службу, выйдя из экипажа на вершине той самой горки, восторженно воскликнул: “La belle!”, то есть “Какая красота!”. При этом генерал так размашисто всплеснул руками, что с головы стоявшего рядом кучера слетела шапка и упала в реку.
К усадьбе название Лабелино приклеилось не сразу и не по велению прадеда, а по безграмотности кучера, незнакомого с французским языком. Лабелино – пошло гулять неведомое словечко по деревням и селам, названия которых были одно непристойнее другого: Глухая Топь, Пьяниловка, Отребьевка, Лихолюдово, Свара, Бурдяное. Их жители единодушно пожелали, чтобы объединенное поместье называлось непонятным, но благозвучным словом. Дьяк поместной церкви составил от лица народа письменное прошение новому хозяину земель “О присвоении усадьбе благородного наименования”. Мой прадед удивился необычному прошению, но артачиться не стал.
“Пьяниловок и Отребьевок на Руси полным-полно, а Лабелино в новинку будет. Да и слово хоть чужеземное, однако русский слух не режет, как родное”, – подумал генерал.
Спустя несколько дней у пригородной дороги появился указатель с надписью: “Лабелино”. Жители устроили возле него шумный праздник с плясками и хороводами.
Глава 2. Декабристы
Пора беспечности закончилась на удивление быстро. Прохладным августовским вечером отец преподнес мне плохой сюрприз. Вот уж не ожидал я от него такой жестокости. Выходит, к крепостным он был добрее, чем к любимому наследнику.
– Хочу я, чтоб ты стал достойным человеком, Тихон Игнатьевич, – призвав меня в обитый фиолетовым шелком кабинет, сказал отец, стоя у окна и поглаживая левую бакенбарду. – Особую чтоб грамоту познал – любовь к Отечеству! Родине мог послужить, подобно своему великому прадеду генералу Таранскому. Отправишься ты в Петербург, в кадеты. На завтра Ерофей готовит для тебя лучший экипаж.
– Помилуйте, батюшка! В кадетах пропаду! – я рухнул на колени. – Какая мне муштра? Какие марши? Какой мне бег на дальность? Я погибну, бездыханный упаду на плац, – я обрисовал руками обширность туловища, доказывая его непригодность ко всякого рода гонкам, прыжкам и закидыванию ног выше подбородка.
– Не падай духом. Ты подтянешься, окрепнешь, – отец был беспощаден. – Не так давно закончилась война, и нынче
