был прав, со временем я подтянулся, окреп физически. Тренироваться стало проще. Что касается духовного развития, меня увлек мятежный дух, витавший в стенах кадетского корпуса.
Случилось пообщаться мне с Кондратием Рылеевым во время его краткого визита в альма-матер. Точнее, я, как на уроке, больше слушал умные речи, нежели говорил сам. Пришел он к Перскому, но уделил внимание и нам, кадетам. Прочел короткие стихи, была среди них сатира “К временщику”. Над ней мы смеялись – напрасно. Рылеев посмотрел на нас с такой строгостью, какую только могли отобразить его необычайно крупные при миниатюрном лице глаза с поволокой, похожие на черные очи кавказской красавицы.
– Что ты думаешь о нынешнем положении крестьян, господин будущий офицер? – внезапно обратился он ко мне, приветственно подав руку. – Ты, как видится, провинциальный житель. Вскормленный блинами со сметаной.
– Так точно, государь, – подобравшись, ответил я.
– Не зови меня так, кадет. Я в государи не стремлюсь, хоть нынешним самодержцем крайне недоволен. Скажи мне, много ли крестьян в хозяйстве твоего отца?
– Порядка пятисот пятидесяти душ.
– А как они живут? Ты не ответил.
– Недурственно, я полагаю, без обид. Отец мой не поднимет руку на собаку, что говорить о человеке!
– Так твой отец считает крепостных людьми? Прекрасно! Как славно, что я заговорил с тобой.
– Кем еще прикажете считать крещеный люд?
– Как жаль, что большинство помещиков не таковы, как твой отец. Они разлучают семьи, продают детей от матери в другие губернии. Мне мерзко вспоминать о тех, кто лупит беспощадно крепостных и даже забивает до смерти.
– Слыхал я о таких, и мне сие противно, – тихонько вздохнул я.
– Согласен ли ты даровать крестьянам свободу? Готов ли бороться за отмену крепостного права? – Рылеев хитро усмехнулся, ожидая моего сомнения и долгой паузы.
– Готов! – без промедления воскликнул я.
– Молодец, кадет, – потрепав меня по плечу, одобрительно улыбнулся Рылеев. – А на замену самодержавия на республиканский строй как ты смотришь?
– Как на хорошее, нужное дело, – ответил я.
За первый учебный год я услышал и прочел столько критики в адрес царского режима, что собственноручно готов был свергнуть императора с престола. Я увлекался поэзией с раннего детства, но прежде моя лирика была посвящена природе и разным мелочам житейским, а теперь я взялся писать острую сатиру на власть.
При новой, случайной встрече с Рылеевым в зале первого этажа я дал ему прочесть несколько сатирических стихов об императоре Александре и полицейских шпионах. Кондратий Федорович внимательно изучил мои творения, разложил по полочкам все обнаруженные помарки и посоветовал до времени оставить небезопасное увлечение. Сказал, что мал я еще для
