в самом начале был пронзительно тихий момент, такой тихий, что понятно – оглохла. Звуки вернулись быстро, так должно было быть, но время решило замедлиться, и всё замедлилось. Первым, что различили глаза, была воткнувшаяся в запястье ветка. Или сначала была боль от её укола? Сложно сказать. Впечатления начали путаться сразу. Наверное, сначала действительно была боль, ещё до глухоты и до того, как глаза снова обрели способность видеть.
От низа живота растеклось тепло. Ощущение было скорее приятным, но оно быстро прошло. Стало удушающе жарко, ветка протыкала запястье, втирая грязь в плоть и кровь, руку свело от спазма, другую прищемило расщеплённым стволом упавшего дерева, со лба в глаза полилась липкая кровь, загорелась, опаляя спину, одежда, ноги оставались бесчувственными, закашлялась, задыхаясь, пламя разгоралось, в ушах трещало, треск огласил дикий, животный визг, запахло отвратно, запахло жжёной плотью, пламя лизнуло волосы, волосы легко вспыхнули, ожгло шею, визг нарастал, лилась вода, и лужи густели от крови, грязь забивалась в порезы…
Глаза ослепли. Мутные силуэты хаотично перемещались наверху, невнятные, лишённые контуров и тем более лиц. Донимала боль в неудачно повёрнутой шее. Тело не подавало иных знаков. Ватное ощущение.
– Имя!
Резкий голос неприятно царапнул мокрые уши.
– Аааа…
– Имя!
Слова тупыми иглами протыкали облака ваты, отгородившие от живых людей, и падали тягучими смоляными каплями на грудь. В новом мире она была жёлтой пастилкой, на которую многократно наступал невидимый каблук, она трескалась и трескалась у себя перед глазами, будто наблюдая за этим со стороны. Но ей было совершенно ясно, что пастилка это именно она, потому что тело каждую секунду подтверждало свою непоправимую разбитость. Так было даже лучше, всё наконец вставало на свои места в логической цепи… упавшую пастилку никто не ищет, она никому не нужна.
Снились какие-то хирургические операции, трубки, перекачивающие кровь, глаза в пластмассовых очках над зелёными масками, повторяющиеся ритмичные гудки, мониторы, показывающие яркие неровные линии…
Это было не совсем приятно, но она надеялась, эти сны пройдут со временем. Наяву она была пастилкой. Или старой красной шерстяной ниткой, которая бесконечно сворачивалась в необозримый клубок. Быть пастилкой было легче. Каблук мягко крошил её, и становилось почти совсем не больно, только что-то пульсировало внутри. Нитка – другое дело, её длина удручала, казалось, кончик никогда не появится, клубок не будет смотан и оставлен в покое. К тому же старая шерстяная нитка была колючей и грубой и постоянно тёрлась о саму себя, пока накручивалась. Да и сам клубок, кажется, лежал на асфальте, обтирая незащищённый бок о его неровную поверхность.
Но потом опять снились сны. Яркая зелёная нить неровными волнами проходила сквозь мониторы. Смотреть на её хаотичную пляску становилось невыносимо.
«Пожалуйста,
