сблизились, о чем-то пошептались. Поединщики смотрели друг на друга с интересом. Полуночник был уже по пояс обнажен, рубаху, видать, в стане оставил. Жилист, узловат, трачен сединой, причем седины меньше, чем у Безрода. Оттнир происходил из племени рюгов. Расписной рюжский пояс держал черные кожаные штаны. Ворожцы разошлись, к Безроду подошел полуночный, к рюгу – боянский.
– Твой ли это меч? – Ворожец кивнул на клинок Безрода. Говорил по-боянски, и Сивый прекрасно его понял, несмотря на то, что слова старик выговаривал жестко.
Пожал плечами, вынул меч из ножен, протянул ворожцу. Тот одну руку положил на лезвие, другую на Безродов лоб, закрыл глаза, и кругом вывесилась мертвая тишина. Сивый с кривой ухмылкой вспоминал, как в кузнице разрезал руку над раскаленным клинком, как вскипела кровь – и не вверх облачком вознеслась, а в сталь просочилась. В каждом мече душа живет, девица-огневица, солнца дочь, ратного бога сестрица. Из жаркого пламени переходит она в клинок, кузнец запирает ее в лезвие да приговаривает: «Живи, огневица, душа-девица, красиво и благостно и никогда тягостно, в новом доме светло, заботой да ласкою тепло, вражью пей кровь, бей и в глаз, и в бровь…» В тот день приняла девица-огневица кровь Безрода, признала. Не подведет, лишь ты первый не обесчести.
Ворожец-полуночник открыл глаза. Кивнул. Да, меч принадлежит поединщику по праву. Подошел к самой воде, сложил руки воронкой, поднес ко рту, закричал своим:
– Его меч! Быть бою!
Полуночники заревели, вверх полетели шапки.
Старый Урач проделал то же самое с мечом полуночника. Повернулся в свою сторону и крикнул в Сторожище:
– Его меч! Быть бою!
Город потонул в едином крике.
На поединок звал боянский князь, Безроду и приносить клятву первым.
– Пусть могучий Тнир и храбрый Ульстунн с небес глядят за моей рукой! Пусть громовержец Ратник и всеблагой Отец-солнце убедятся в чистоте моих помыслов! Не опущусь до бесчестья, в том порукой мое слово! – Безрод порезал мечом грудь против сердца, прямо по рубахе, ладонь сложил ковшиком, набрал полную пригоршню крови и выметнул в воздух, богам. И своим, и чужим. Глядите. Судите.
Оттнир первыми призвал боянских богов.
– В свидетели чистоты помыслов зову повелителя молний Ратника и Отца-солнце! Приглядите за мною с небес праведным оком, могучий Тнир и храбрый Ульстунн! Клянусь, что не оскорблю святости поединка! Быть по моим словам!
Взывай за справедливостью перво-наперво к чужим богам, чтобы ни у кого не возникло сомнений в победе. Чужих богов на ложь и лесть не купишь.
И вот на плесе остались только поединщики. Оттнир повернулся к своему берегу, задрал голову в небо, разбросал руки в стороны, о чем-то зашептался с Тниром. Безрод лишь ухмыльнулся. Куда поворачиваться? К Сторожищу? Лицом к князю? Нет уж! Повернулся к солнцу, подставил лицо. Хорошо, что солнце восходит не над Сторожищем, если смотреть отсюда с плеса. А вот о чем просить солнце, и не знает.
