Брюнсдюр-ангенн! Я и так сделаю это! Жди мою песню и в следующий раз! – Дерзость, и еще раз дерзость.
Безрод ухмыльнулся. Тяжко в жизни дерзким и дурным.
Брюнсдюр густо расхохотался со своего берега. Ушли ворожцы, ушли провожатые, Безрод и гойг остались на плесе одни. Сивый скинул рубаху, и гойг в изумлении попятился, будто увидел змею. А Безрод поднял руки с мечом в небо и запел:
– Одно лишь помню – меч поймал,
врагов рядами окружен,
и без души на землю пал,
изрядно сталью посечен.
Сколь долго духом был забыт —
мне память ведать не велит,
а как вернулся дух гульной
и просветлел я головой —
со страху обмер, сам не свой!
Водитель воев, где же я?
Чье неживое волшебство
сюда забросило меня?
Где сонм поверженных врагов,
что не сжалел моих боков
в никчемной схватке роковой?
Ведь если я, как таковой,
в суме изметной седловой
везу лишь постных пирогов
для пары крепких едоков,
да турий рог для пития,
одно выходит – баловство
был весь тот праздник бития,
где тьма сошлась на одного…
Гойг начал стремительно. Меч взмывал и сверкающей молнией падал. Через раз оттнир менял направление удара, отворачивал клинок и бил по глазам. Та самая полуночная уловка, о которой предупреждал Отвада. Впрочем, Сивый и без того прекрасно знал коварный прием оттниров. Полуночник вел схватку весьма осмотрительно – вперед не лез, равновесие держал прочно, безрассудно за мечом не тянулся. Зато Безрода мотало под ударами крепко. Но он лишь улыбался. Гойг стал запаздывать. Ход его меча удлинился, между тем как меч Безрода ходил короче и быстрее. Сивый так раскачал крепыша-полуночника, что тот на три четверти опоздал с защитой. Безрод уже сек, а полуночник только опускал клинок. Врубился мечом в шею, и наземь чуть не упали двое – гойг и его голова.
Не криком – ревом изошло Сторожище. И Безрод ревел от того, что стонали потревоженные ребра. Боль навалилось только после боя. Сивый нахлобучил на голову рубаху, пролез в рукава, вошел в реку. Вышел на берег, в кулаке отжал подол.
Растопил удачливый поединщик толстый лед. В стенах города, сами не свои от радости и гордости, дружинные протягивали Безроду руки, пытались похлопать по плечам, бойцы постарше скупо кивали. Хмель победы унес неприязнь. Безрод рук не жал, похлопываний избежал, ни в чьи глаза не глядел. Молча прошел к своей клети, а подойдя, недоуменно остановился. У дверей стоял Стюжень и уходить не собирался. Стоял мертво, загородив собою вход и скрестив руки на груди.
– Уйди.
– Ты не вернешься в клеть.
– Вернусь.
– Твое место в дружинной избе.
– Нет.
– Ты встал на полуночника ради Тычка.
Безрод нахмурился. Хотел что-то сказать, но промолчал.
– Ты встал на полуночника ради Перегужа.
Безрод
