Расмус вышел из дома с намерением купить продуктов, он увидел Кристиана Тинна. Тот тоже его увидел, но поверить своим глазам не мог. Тинн понятия не имел, что Магнуссена выпустили. А если бы и имел, не подумал бы, что тот вернётся в их городок. Они застыли каждый на своём крыльце, словно удав и кролик, хотя Расмус не имел ничего против Кристиана. Пятнадцать лет назад Кристиан не имел ничего против Расмуса, но всё же сообщил в полицию об убийстве.
Об этом его попросил сам Магнуссен.
Так и сказал – я убил свою мать, вызови полицию. Развернулся и пошёл обратно к дому. А Кристиан так и остался стоять, наконец проснувшись, переводя взгляд со спины Расмуса на кровавый след там, где тот неосознанно взялся за перила. Потом сделал то, о чём его попросили. И больше не выходил. Когда приехала полиция, Кристиан задёрнул занавески, чтобы отгородиться от происходящего. Спрятаться в своём маленьком мирке, где соседи не стучат к тебе с рассветом и не сообщают об убийствах своих матерей. Где родители не толкают своих детей за край, в объятия тьмы, завладевающей ими безвозвратно. Но занавески не помогли. Кристиану всё равно пришлось общаться с полицией, потому что их интересовало, кто её вызвал, да и многое другое тоже. Всё-таки они были соседями. Не слишком близкими, между их домами было метров двадцать пять, но других домов в этом углу города не было вовсе.
Сейчас, когда Расмус вернулся, Кристиану больше всего хотелось снова задёрнуть занавески, но он не мог даже пошевелиться. За пятнадцать лет Магнуссен превратился в кого-то мощного и устрашающего, и вся эта мощь и устрашение неожиданно обрушились прямо на Кристиана, за те же пятнадцать лет практически не изменившегося. Расмус посмотрел немного на него со своего крыльца, помедлил, поднял руку в неуверенном приветствии. Кристиан знал, что стоит сделать то же. И знал, что остальные этого делать не будут. Изгои, отбросы, маргиналы – не те, с кем стоит здороваться. Магнуссен уже никогда не будет таким, как все, и Кристиан понял это раньше, чем сам Расмус. Тинн ненавидел слепое большинство, но чтобы выжить, нужно ему следовать. Поэтому он не поднял руки. Расмус отвернулся, подёргал ручку двери и пошёл к Кристиану.
Когда они поравнялись, Тинн опустил глаза. Ему хотелось вернуться в дом, но что-то удерживало его на месте. Рука его лежала на перилах, которые пришлось перекрасить. Кровь с ладоней Магнуссена тогда так и не отмылась от дерева. Они оба знали, что кровь с его ладоней не отмоется уже никогда. Но Расмус всё ещё отказывался в это поверить. Он прошёл мимо Кристиана, даже не взглянув на него. А может, наоборот, испепеляя его яростным взглядом. Тинн понятия не имел, потому что так и не нашёл в себе сил поднять глаза. Расмус скрылся за поворотом, и Кристиан наконец вдохнул, с удивлением обнаружив, что всё это время не дышал. Он зашёл в дом и осторожно прикрыл за собой дверь. Закрыл занавески, хотя на дворе стоял день и вокруг никого не было. Заварил себе чай. И позволил себе признаться: он прекрасно знает, что именно удерживало его на крыльце. То, что многим другим не помешало бы уйти. Он чувствовал вину,
