– точилась она под корни, покуда козленок не испустил дух. Ни шкурой его, ни мясом пользоваться Шептун не собирался – когда стемнело, перебрался через ограду и оставил убоину там, где начиналась тропа к роднику. А вернуться под свою крышу без помехи уже не вышло. Заступили путь монастырские стражи.
– Стой! Имя! Признавайся – ты козу свел?
– Пускай дыхнет, я молоко почую.
– Дыхни давай!
Шептун дыхнул. Козьим молоком не пахло. Тот, что хвалился учуять, обнюхал и руки Шептуна. Молоком не пахло.
– Кровью пахнет, – заявил наконец страж. – Веди домой.
Заглянули в завалюху данника и в погреб. «Кур резал, коптил, вон висят», – пояснил хозяин. «Далеко собрался?» Стражи мялись, наконец один вцепился в руку несговорчивого. Тот отпрыгнул, распрямившись бамбуковым побегом. Лишь чиркнули ногти хватавшего по коже, выделанной временем, как седельная. Зашелестело во тьме: «ссюда, ссюда». Быстрей ласточки прянул Шептун под дерево, что нынче поливал кровью козленка. Застучали вокруг шипы – тр-тр-тра-та – марш идущего воинства маленьких неуязвимых бойцов. Ветра не было, но заплескались ветви с грозным свистом. Не подойти было к хозяину теперь. Стражи сделали несколько попыток, но каждая кончалась стоном боли и проклятьями. Ударил вдалеке полуночный гонг. Звезды начали отсчет нового дня. А стражи все не выпускали Шептуна из убежища.
Шептун умел спать и стоя, прислонившись к опоре, но не решался. То, что охраняет его, – не столб калитки, чесать об это бока – может быть сочтено за оскорбление. Стоял и наблюдал, что еще предпримут стражи. Медленно текли звезды вокруг Железного кола. Движения стражей делались все рыхлей и неуверенней. Вот один сделал выпад, взмах посоха – и задергался, как муха в паутине, кряхтя от боли. Крепко держали крючковатые колючки дерева! Сразу две ветви вцепились в руку посягателя и тянули эту руку вверх и вперед, туда, где стоял признанный ими повелитель. По рукаву расползались мокрые темные пятна. Со стуком упал посох на ссохшуюся глину двора, пойманный пытался тормозить каблуками, но расстояние между ним и Шептуном сокращалось, а в шелесте ветвей слышался теперь мясной, хрящевой хруст. И книжник понял. Нож распорол горло полувисящего. Колючки тут же отпустили, и последнюю свою минуту оплошавший страж провел в руках Шептуна у ствола дерева, орошая его соком жизни. А потом, как опустевший бурдюк, ополз к подножию.
Шептун перевел дух и услышал дробный топот удирающего стражника, оставшегося в одиночестве. Теперь ветви дерева шелестели в невообразимой высоте. Плеском и клекотом летящей на полночь гусиной стаи доносился их голос. Пока беглец подымет тревогу, пока настоятель совершит необходимые обряды, пока… – пройдет немало времени. Он уложил мертвеца вдоль стены хижины, там, куда солнце не заглядывало, сложил как положено его руки и ноги, закрыл лицо полой халата. И предался отдыху. Сегодня растущий получил пищу, о новой позаботиться будет пора с новым ударом полуночного гонга.
