льет кабакПо стаканам и по жилам,
По настилам и столам,
По насиженным могилам,
По неспелым голосам —
В омут правды стопудовой,
От зари до фонаря…
В летаргии декабревой
Ищет небо снегиря.
Пасха
Слишком ранняя Пасха,
Слишком пропитый Пост.
Запоздалою лаской
Я ползу на твой мост.
С непонятным оттенком
Воспаленных глазниц
Бултыхаюсь нетленкой
В рукавах твоих птиц.
Маясь мелким испугом
Под подолом Луны,
Забываюсь досугом
В звукоряде вины.
Я надтреснут, надвыпит,
Подраспродан, не цел.
И за шиворот сыпет
Странных лет беспредел.
Я застрял в междуречье
Непонятных эпох,
Вековеча увечья
В романтический вздох.
В поминальные пляски
По заблеванным дням,
По судьбе без развязки,
По корытам-мечтам.
Обожженное небо,
Ядовитый язык —
И больная утроба
Недописанных книг.
Слишком ранняя Пасха,
Слишком поздний финал.
Слишком старая маска —
И прошел карнавал,
И растеряны перья,
И обвисли носы.
И аорта безверья
Мечет сор на весы.
Все резвятся в прибое
Стаи кухонных крыс,
Все глумятся над Ноем,
Чертыхаясь на бис.
Слишком ранние слезы,
Слишком сильная дрожь.
Я сосу твои лозы,
Я зарос в твою рожь.
И внутри, и снаружи —
Сколько не колобродь —
Слишком старые души,
Слишком свежая плоть.
Где помру – там воскресну
На таможне в аннал,
Затеряюсь, исчезну
Мелководьем зеркал…
Поистерт, поистаскан,
Подзабит в круговерть.
Слишком постная Пасха.
Слишком мелкая смерть.
«Сами мы – не местные…»
Сами мы – не местные,
Сами мы – небесные.
Птицами подбитыми
Жмемся над корытами —
Контуры телесные,
Трепетно-словесные.
Сами мы – не местные,
Сами мы – небесные.
С сорванными крышами,
С белками и грыжами,
С огненными душами,
С радугой над лужами.
Память-несуразица
Меж стаканов квасится,
Ночи-вознесения,
Утренние тления…
Дома все зачтется нам,
Раненым, покоцанным.
Все же мы – не местные,
Легкие, небесные.
С кузовами тесными,
С песнями болезными —
Серость порем вилами
Под паникадилами.
Пьяные пророчества,
Поступь одиночества,
Посвисты кошмарные
Правополушарные.
Не
