ни единым мускулом. Эм схватил карандаш и чистый лист бумаги, принялся быстрыми штрихами набрасывать портрет вполоборота. Поза до шикарного натуральна, нельзя упускать момент! Только бы успеть до пиццы.
Через несколько минут Ксюша взмолилась:
– Дай хоть сесть! Никогда так тяжело с клиентом не было!
– Терпи, – процедил он сквозь зубы, безостановочно и быстро переводя взгляд с модели на рисунок и перенося уже меньшие детали на бумагу.
– Козел, – вполголоса бросила она.
– От козы слышу, – буркнул Эм.
– Ты что, настоящий художник? – вдруг недоверчиво спросила Ксюша, стрельнув глазами на отброшенный на пол первый рисунок.
– Нет, епть, игрушечный.
– А что ты рисуешь? – в ее голосе он услышал неподдельное любопытство, не по работе. – Только портреты или вообще все?
Болтать с ней Эму не хотелось. Хотелось закончить набросок, съесть пиццу и свернуть, наконец, пробку с «доктора Джека»… Поэтому он ничего не ответил. Хочет трындеть – пусть трындит сама с собой!
Ксюша трындеть не стала. Обиделась опять, наверное. Ну и слава богу, а то отвлекает. Эм и сам не понимал, что его так напрягло в этой модели, ведь он и раньше рисовал проституток. Может, ее возраст? Он всегда имел дело со взрослыми дамами, с теми, у кого мог быть предменструальный синдром, но закончились детские капризы и подростковая обидчивость. Но, видит бог, никогда ни одно тело не привлекало его так, как Ксюшино. Молодые женщины стыдились своих форм, или слишком костлявых, или слишком полных, но ни одна не вела себя так натурально, как эта юная путана.
Ксюша тихонько застонала, стараясь не нарушить позу, согнула ногу в колене и принялась массировать щиколотку. Эм недовольно проворчал:
– Стань, как была! Не вертись, ебем те у дупе!
– Судорога, – пожаловалась девчонка. – Старый перелом. Когда я сесть-то смогу?
– Когда я закончу, – рассеянно ответил он. – Подними плечо, ебао ти миш!
– Слушай, ругайся по-русски, а то я твой китайский не понимай! – рассердилась Ксюша, выполняя его требование.
– Это не китайский, неуч! Это наш братский. Югославский.
– А мне по… й если честно! – она вздернула подбородок. – Моя понимай только русский!
– Ну так учись. Может, пригодится. Голову опусти, как было, сказал же, не двигайся!
– Между прочим, ты мне еще не заплатил, – нахмурилась Ксюша. – Если я зазря тут колочусь, получишь по мозгам!
– Ну и дети пошли, – разозлился Эм, нашаривая на кресле бумажник. Две зеленые купюры стоимостью в пятьдесят баксов каждая, легко взметнулись в воздух и плавно спланировали к ногам Ксюши. Эм забросил бумажник в угол и спросил, не прекращая рисовать:
– Все? Довольна? Будешь паинькой?
Ксюша, похоже, снова обиделась или потеряла дар речи, потому что не ответила, но застыла в требуемой позе.
Он был в своей обычной отключке, потому что посыльный звонил и звонил, а Эм слышал его издалека,
