[Schimmelpennick van der Оуе 2005: 26]. С самого начала стало понятно, что война будет состоять из совместных операций на суше и на море, поскольку Япония переместила войска и ресурсы с островов на поля сражений на континенте. Военные стратеги стран Восточной Азии отдавали предпочтение идее превентивной атаки, дававшей преимущество на начальной фазе войны [Spance 2004: 9-10]. Во всем мире атака на Порт-Артур рассматривалась как «вопрос тактической смекалки» [Bellivaire 2007: 129], тем более что Россия упорно отказывалась принимать предложения Японии по мирному урегулированию конфликта и не хотела пересматривать свою позицию касательно политики открытых дверей в Маньчжурии. С началом войны в обеих странах появились патриотическая поддержка и волны национализма, поскольку провоенные лоббисты навязывали простым людям положительное восприятие славной войны [Bartlett 2008:8; Shimazu 2008: 36–37]. Сакураи описывает чувства простых солдат во время мобилизации: «При этом известии мы, японские солдаты, возликовали: наконец, настала так долго ожидаемая минута отмщения. <…> Мы ждали приказа о нашей мобилизации с трепетной надеждой, как землепашец ждет благодатного дождя во время засухи» [Сакураи 1909: 8–9].
Действия Японии противоречили существовавшему международному праву, поскольку она начала войну без предупреждения, кроме того, ею был нарушен нейтралитет Кореи. Однако международное сообщество это проигнорировало, главным образом потому, что Великобритания и США были на стороне слабой Японии [Howland 2011: 59–65][47]. В среде японской интеллигенции эти действия признавали правильными, поскольку Россия отказалась следовать международному праву, не желая выводить войска из Маньчжурии, тем самым заявив о непризнании политики открытых дверей в регионе, о которой договорилось мировое сообщество во главе с США и Великобританией [Kato 2005:34–75; Окамото 2003: 612–627]. Такой взгляд был полностью принят великими державами, которые официально легитимизировали действия Японии [Rey 1906:]. Критические комментарии, как, например, опубликованные в «Miinchner Neueste Nachrichten» в Баварии (Германия), выглядели неубедительно:
Начав войну, Япония утверждает, что была вынуждена прибегнуть к незаконным действиям. Но вина внезапного начала войны лежит только на ней одной, и как следствие Россия не должна опускать оружия, пока Япония не искупит вину за свои – на наш взгляд – возмутительные действия[48].
Вне зависимости от того, чей взгляд казался публике более убедительным, несколько недель после неожиданной атаки прошли довольно спокойно. Гюнтер фон Этцель доложил о японской мобилизации и дальнейших приготовлениях к войне в середине марта 1904 года:
Мобилизация и транспортировка по железной дороге и по морю идут непрерывно, но поразительно медленно. <…> Возможно, японцы все еще не могут поверить в свое господство в море; кроме того, обледенение берега в Маньчжурии не позволяет еще провести наземные операции в выбранных для них местах; наконец, необходимо доставить большое количество ресурсов и амуниции на материк до переброски войск[49].
В
О проблеме нейтралитета Кореи во время войны см. [Sunhan 2005].
Der japanisch-russische Krieg
Военный атташе Гюнтер фон Этцель императорскому военному министру, Берлин. Донесение № 23/04, Токио, 17.03.1904. BArch MArch RM 5/5766.
