зефир, подумала Катя и помотала головой.
Она хорошо помнила слова девушки из соцзащиты: нельзя ничего брать у посторонних и незнакомых мужчин, нельзя садиться к ним в машину и лучше вообще с ними не разговаривать.
– Тут очень темно, – сказал мужчина. – Я сейчас тебе организую свет. Генератор еще не отремонтировали, поэтому будем обходиться без него. Подожди секунду.
Он вышел из комнаты. Снова послышались шуршание и грохот. Катя боялась вставать с места. Лучше она дождется, когда он вернется со светом, может, тогда он наконец оставит ее в покое.
Через минуту он вернулся со свечой в стакане. Он поставил свечу на тумбочку со своей стороны кровати и сказал:
– Не буду тебя смущать, пойду на кухню. Она прямо по коридору, после туалета и ванной. Приходи, как будешь готова, я приготовлю чай, хорошо, что у нас есть газовая плита, можно готовить без света. Может, что-нибудь захочешь поесть. И кстати, если ты плохо видишь, то возьми очки, они в тумбочке с твоей стороны кровати, – он указал рукой. – Иногда твой чип по утрам дает сбой, и зрение не сразу настраивается. Надо будет с этим обязательно сходить в клинику, где мы ставили эту штуку, но это уже потом, когда тебе будет получше.
С этими словами он вышел, притворив за собой дверь, оставив Катю наедине с дневником и миллиардом вопросов.
Катя вдруг поняла, как сильно была напряжена. Живот скрутило, да так сильно, что дышать было тяжело. Плечи и шея окаменели.
Катя встала, с трудом держа в руке теннисную ракетку, подошла к тумбочке, взяла свечу, вернулась к креслу и поставила свечу на окно. Она взяла дневник и открыла. Буквы были нечеткими. Все расплывалось, как в воде. Будто какая-то пленка была натянута на глаза.
Катя подошла к тумбочке, потянула ящик и обнаружила футляр с очками.
Катя вернулась к окну, надела очки и заглянула в дневник. Теперь она видела хорошо и даже могла прочитать буквы на форзаце.
Дневник Екатерины Королевой.
И внизу год – 2007.
По рукам пробежала дрожь. До этого года было еще целых 12 лет! Но похоже, для дневника этот год был уже в прошлом, судя по цвету бумаги и затертым уголкам.
У Кати закружилась голова. Она упала в кресло.
– Господи, да что это за херня такая, – сказала Катя. – Какого хрена я старая, а мужик говорит, что давно знает меня? Какого хрена он сует мне дневник из две тыщи седьмого года, который еще не наступил!
Она перелистнула страницу. Далее начинались записи синей гелевой ручкой, все буквы были аккуратно выведены, практически без наклона. Похоже на ее почерк. Катя нашла букву «т», единственную, которую она писала не по прописям, и обнаружила, что буква была точно такая же, как у нее. Ну и что, это ничего не значит, маньяку ее не обмануть!
Катя не стала читать записи. Сначала она хотела выбраться из этого дома.
Она положила дневник на кресло, подошла к двери и прислушалась. На кухне что-то шумело и шипело, иногда раздавался звон посуды.
Катя поискала на двери задвижку или шпингалет, но ничего не нашла.
Она
