какое-то время её будто прорвало – сзади послышался жалобный поток слов.
Мара вдруг принялась ему рассказывать несвязанные между собой истории из детства, из прошлого, что-то про Кьяру, которая однажды подарила на праздник флакон духов из пыльцы, ветра и рассветной зари. Про день, когда Маризе исполнилось четырнадцать, про то, что только подруга приготовила торт…
Аркейну вспомнились сон и яблочный пирог Лиры – и шибанула в мозг злость.
– Заткнись, – процедил он, обернувшись, – просто заткнись.
– Но мне проще, когда я говорю… – Она смотрела на него потерянная, измотанная и угнетенная. А еще в ней клокотало раздражение. – Когда я слышу голос – хотя бы свой, – иллюзии не донимают меня так сильно…
– Умолкни сама. Или я прикажу тебе.
Он развернулся и зашагал дальше, спиной ощущая прожигающий, полный ненависти взгляд.
Мариза
У человека должно быть что-то, за что он может держаться. Некая спасительная мысль, греющая, как свет в конце тоннеля. Топь отбирала их у меня, как поганый старший брат красивые игрушки у слабой сестренки. И все ногами, все в пыль.
У меня была палатка, в которую я могла бы забраться вечером. Но палатки больше не было. Было одеяло, способное хоть немного согреть, но оно истлело. У меня был запас воды, способный утолить жажду, но туман испортил бутылку. Он лишил меня еды, фонаря, сменной одежды, минимальных средств гигиены – всего. И тот, кто шагал впереди, мог помешать этому. Предусмотреть, совершить лишний взмах рукой, поставить защиту на все, а не только на «своё», но не захотел сделать этого. Он мог избавить меня от страданий, окутав блокирующей дымкой, он мог просто позволить мне говорить. Но не позволил.
И цепляться мне было не за что.
Топь издевалась надо мной, выскребая из души и сердца все хоть сколько-то ценное, дорогое, она тушила любой намек на светлые размышления, она совала мне в мозг черные жгуты.
Тому, кто шагал впереди, иллюзии нипочем, мне же каждый шаг казался борьбой за жизнь. И я никогда еще не ощущала себя столь отчаявшейся, злой, сместившейся на самый край.
Звуки шагов, мертвые листья под ногами; Топь шаталась и плыла. Хаотично перемещались стволы; что-то далекое и зловещее звало меня к себе.
Мне нужна была помощь – хоть какая, любая. Подошла бы и минимальная. Но Инквизитор был так же глух к моим мольбам, как замшелый камень, и я впервые подумала о том, что разрубила бы его пополам. Сидда. Имей я силу, я бы ударила ей по нему. Потому что теперь не могла нормально дышать, потому что устала бороться, потому что поняла, что срываюсь. Куда?
Кажется, мы шли еще пару часов – бесконечная тропа ада.
– Я хочу пить…
Он протянул мне воду, но на пожелание привала покачал головой. На просьбу о еде сообщил: «Позже».
