залившего тело, кажется, должны уже были загореться и сосна, и подстилка из иголок на земле.
– В самом деле? – Он продолжал улыбаться, но в голосе прорезались незнакомые хриплые нотки. Замер, по-прежнему не отрывая взгляда от моего лица.
Я облизнула внезапно пересохшие губы. Альбин выпрямился, одернув мою юбку, но не успела я облегченно вздохнуть, как он придвинулся ближе – куда еще ближе-то! – и накрыл ладонями мою грудь.
– Здесь тоже, скажешь, негде спрятать? – все так же хрипло поинтересовался он. Пальцы безошибочно нашли чувствительные точки. Я всхлипнула. Хотелось провалиться сквозь землю – и от этих бесцеремонных прикосновений, и от самого Альбина – знает ведь, что я не могу дать отпор и упивается своей властью. И от собственной реакции, потому что не только смущение заливало краской мои щеки и не только от страха сердце колотилось как ненормальное.
Да что ж это, я же не профурсетка какая! Даром что намек Альбина про стилет за подвязкой прекрасно поняла. В нашем мире он был не столько оружием профессиональных убийц, сколько принадлежностью проституток – маленький, незаметный, но помогает утихомирить буйного клиента или намекнуть нежелающему платить, что так себя не ведут.
И так, как я, себя не ведут.
– Да пусти же ты! – вскрикнула я. – Нету у меня оружия, ничего нет! Я не убийца!
Слезы сами потекли по щекам. Вот только не хватало рыдать перед этим… и он же не один. О, господи, пока Альбин меня лапал, остальные любовались! Почему в самом деле нельзя умереть от стыда? Я вытерла слезы рукавом. Прошептала, уставившись на подол:
– Мне просто нужны были деньги.
Взгляд словно прилип к сбившейся складками юбке. Я попыталась поднять глаза – лучше бы и не пробовала, потому что полы длинной куртки Альбина распахнулись, явив вздыбившиеся штаны. Я зажмурилась, вжавшись затылком в дерево.
Даже не открывая глаз я ощутила, как он отстранился, и не потому, что мужские руки, наконец-то оставили меня в покое. Словно исчезло статическое электричество между нашими телами.
Альбин рассмеялся – жестко и зло.
– Даже жаль, что в королевскую труппу не берут женщин. Из тебя вышла бы отличная актриса. Что в моей спальне – впору в самом деле было поверить, что ты едва не плачешь от стыда. Что сейчас – прямо сама оскорбленная невинность. Стоило бы заплатить хотя бы за такое представление… если бы я вообще собирался платить.
Почему-то мой взбудораженный разум отметил только одно – не собирался платить. Разочарование и гнев оказались неожиданно сильными, так что у меня вырвалось:
– Не собирался?!
– Да ни одна девка не стоит таких денег, какой бы смазливой и нетронутой она ни была!
– Тогда зачем…
Я осеклась, поняв, как прозвучало бы, договори я «зачем руки тянул?». Будто в самом деле ночная бабочка обижается, что ей не заплатили. И не объяснишь ли, что нутро жжет обида Евы, той Евы, которая, переступив
