style="font-size:15px;"> Шкипер был весьма осторожен, и вместе с тем склонен к авантюризму. Скупость столь же успешно сочеталась в нем с крайним любопытством. Все эти чувства часто боролись в нем, причем здравый смысл и осторожность не всегда одерживали победу.
Он мог бы выставить таинственного пассажира на берег, а если он потребует вернуть ему плату за проезд… Что ж, портовая стража наверняка заинтересуется этим поляком, прибывшим из России с немецкими бумагами и столь необычным багажом. Значит, скандалить пассажир не будет и уберется со шхуны подобру-поздорову.
А с другой стороны… Этот Мюллер даже не пытался торговаться. Значит, может заплатить еще! Разумеется, это не прибавит ему радости, но какое дело шкиперу до настроения пассажира?
Он, Тако, может сыграть свою партию еще более тонко. Если «герр Мюллер» станет возмущаться, можно и отступить – чтобы вернуться к разговору о доплате уже после выхода в море. То, что у лже-немца было оружие, Тако не смущало: кто предупрежден, тот и вооружен! У шкипера тоже была пара револьверов, а у команды – весьма впечатляющая коллекция ножей. Если пассажир попробует отстаивать свои интересы с оружием в руках – что ж, тогда Тако объявит это бунтом на корабле. Это развяжет ему руки, а море умеет хранить тайны. Вряд ли кто будет искать русского беглеца и устраивать официальное следствие по поводу его исчезновения. Тем более что шкипер и не собирался заносить в судовой журнал имя своего нового пассажира. В своей команде он был тоже уверен.
Ретроспектива-3
Телеграфное сообщение начальник Псковской пересыльной тюрьмы Ерофеев получил под вечер. Перечитав его дважды, он перекрестился и вызвал старшего надзирателя. Ознакомив его с текстом телеграммы, начальник распорядился начать приготовления к отправке этапа, велев, как и было рекомендовано в депеше, до последнего момента держать все в секрете.
Но тюрьма, как известно, секретов не знает, да и не признает. Арестанты почувствовали дух грядущих в их жизни перемен еще во время завтрака: к традиционной каше были добавлены «неположенные» луковица и немного сахара. Кинулись к дежурному надзирателю, многозначительно крутящему усы в дверях.
– Что? Что, господин начальник? Ваш-бродь, не томите! Сегодня, что ли?
– А ну, осади назад, не смерди! Что – «сегодня»? Чего всполошились, варнаки? – строжился надзиратель, однако традиционную витиеватую ругань на сей раз не прибавил.
И даже «холодной» не пригрозил! Арестанты многозначительно переглядывались: все признаки скорых перемен были налицо! Тюремное начальство, обычно не скупившееся на ругань, зуботычины и карцер, накануне этапа обычно смирнело, стараясь ничем не спровоцировать напоследок малопредсказуемую массу арестантов. И лук с сахаром! Сахар в тюрьме обычно давали по большим праздникам, лук же, да тем паче ранней весной, и вовсе был невиданной роскошью.
Этап… Этап? Этап! – шелестело и гудело в камерах пересыльной тюрьмы. И хотя надзиратель не сказал
