суживали самую основу своего существования, своей будущности.
В конце пути правительство Грузии очутилось на столь узеньком карнизе, что сбросить его вниз оказалось возможным простым щелчком.
Происходило же это не случайно. Вышедшее из революции правительство Грузии было все же в гораздо большей степени правительством социальной демагогии, чем органом демократической и национальной политики. Ему надлежало и легко было бы сделаться последним, но этого не произошло.
Расправа с земельными собственниками была, в сущности, главной страстью этого правительства.
Аграрная реформа внушалась и действительными потребностями крестьян, и подавляющим примером и влиянием русской революции; но и приемами демагогической революционной конкуренции. Реформа эта была неизбежна; вылилась же она в формы нисколько не сопоставляемые с условиями сельского хозяйства, с будущими потребностями и с укладом столь дифференцированной нации, как Грузия.
Сознательно наносился уничтожающий удар многочисленным группам населения, важной, сравнительно образованной и необходимой части его[2].
А одновременно, после отчуждения в пользу крестьян конфискованной у прежних собственников земли, невольно усиливалось в крестьянской массе вообще присущее ей равнодушие к вопросам политического строя, ослаблялся в ней всякий инстинкт сопротивления вторгающейся извне силе, раз от последней не ожидалось опасности для совершившегося наделения землей.
Словом, аграрная политика Грузии имела уклон не в сторону Европы и ее гражданских кодексов и не была согласована с государственным интересом независимой Грузии.
Прямое же нежелание, по малодушию и непониманию, серьезно заняться устройством вооруженной силы (хотя бы по примеру коммунистов с 1918 г.), на случай всегда возможного вторжения, проистекало из той же основной доктрины грузинского правительства, доктрины классовой борьбы и насильственного социального передела, которая и помешала ему сделаться правительством национальным.
Аграрная реформа, обездолив, подавив одних, наделив других без возложения на них серьезных тягот финансовых и в виде действительной воинской повинности, сделала крайне затруднительным устройство самой даже скромной армии в стране, столь богатой строевыми офицерами, и в народе, на протяжении долгих веков выковавшем себе славу воинской доблести.
Когда Грузию довели до столкновения с Советской Россией, не бог весть каким силам этой последней не было оказано почти никакого сопротивления. Все было сделано для того, чтобы наступающая советская армия встретила не «вооруженный народ» – а группу партийных вожаков, обширное сообщество лиц, причастных к эксплуатации государственной власти, а с ними небольшую кучку верных мюридов.
Сбросить все это в Черное море оказалось сущим пустяком.
Твердое знание этой внутренней
Имеются здесь в виду, конечно, не те, сравнительно немногие, потомки вождей и рыцарей, политическим ничтожеством и духовным оскудением заплатившие за отказ свой от народной традиции, но обширный слой прочно связанных с землей и народом земельных собственников, средних и мелких, важное слагаемое и полезный сотрудник грузинской демократии, пожелай она устроиться по-государственному.
