грузинских социал-демократов на позицию грузинской национальной программы, подкрепленную закавказским (временным: «до Учредительного!») сепаратизмом, «кристаллизация» грузинских народных стремлений достигла всей желательной полноты. Это достижение связано с грузинским национальным конгрессом ноября 1917 г. (в Тифлисе), где продемонстрировано было действительное и, если угодно, «священное» единение всех классов и групп грузинского народа[7].
Но о том, чтобы порвать государственную связь с Россией, никто не думал; так же как не думали об этом в Эстонии, Латвии, Литве и других российских окраинах. Грузия шла в этом отношении, можно сказать, в ногу с остальными.
Мне было тем легче судить об этом, потому что в 1917 г. (как раньше в 1905–1906 гг.) мне пришлось принять участие в петербургских совещаниях окраинных деятелей, сторонников федеративного переустройства империи. По поручению этого совещания – оно собиралось обыкновенно в помещении одного эстонского кредитного общества, на Большой Конюшенной – мною был даже составлен схематический проект некоторых основных положений этого устройства: из обсуждавших его лиц иных и следа нет, другие стали государственными деятелями независимых республик, как, например, Пиип, позже – премьер и министр иностранных дел Эстонии.
Эти совещания 1917 г. являлись, в свою очередь, прямым продолжением таких же совещаний 1905–1906 гг., особенно конференции автономистов, созванной осенью 1905 г. в Санкт-Петербурге, в помещении курсов Лесгафта. Председателем ее был известный лингвист профессор Бодуэн де Куртенэ, и закончилась она принятием составленной мною по поручению бюро резолюции об автономном устройстве окраин России[8].
Совещание, созвавшее эту конференцию, позже, в 1906 г., стремилось к организации особого Союза автономистов в 1-й Государственной думе. Совещание устроило прием зараженным этой ересью членам Государственной думы, на квартире всеми уважаемого эстонского деятеля доктора Геллата. Союз автономистов при 1-й Государственной думе действительно образовался (председателем его был А. И. Ледницкий, секретарем В. Л. Геловани), но ничем себя не успел ознаменовать.
Однако я вовсе не собираюсь писать историю лозунгов автономии и федерации в годы, предшествующие революции 1917 г. Многие в России, считавшие раньше эти идеи преступлением, в лучшем же случае вздором или чудачеством, прониклись ими после 1917–1920 гг. К сожалению, ко времени их обращения уже не существовало главной предпосылки федеративного переустройства Российской империи: не существовало более этой империи. В новых же условиях, то есть после большевистского переворота, лозунг автономии чуть не автоматически превращался в лозунг независимости. Так было, в частности, с Грузией, да и с целым Закавказьем, не говоря о других окраинах.
Но возвращаюсь к эпохе Временного правительства.
В начале марта
При этом одни, вполне естественно, дорожили прежде всего фактом национального объединения, как необходимой основой для создания государственных форм; другие главным образом стремились к укреплению или обереганию – в рамках Грузии или всего Закавказья – того, что называли «завоеваниями революции». На деле эти две вещи были тесно между собою связаны.
Несколько раньше, в том же 1905 г., мною напечатан был этюд «Областные сеймы. Федерализм» в сборнике «Конституционное государство», изданном в СПб. И. В. Гессеном и А. И. Каминкой.
