палате, – сообщил нам Слава, когда мы прошли к нему и оказались в этих больничных хоромах.
Внутри все походило на какую-нибудь гостиницу советских времен: старомодная мебель, небольшой телевизор на стене. И все же подобные удобства стоили, конечно, денег. И наверняка немалых.
Я вспомнила о своем зашитом кармане и лицо исказилось в горькой гримасе. Хотелось расхохотаться, высмеять собственную жертвенность и уступчивость…
Все те качества, что во мне взращивали годами.
Я стояла чуть поодаль, у окна, позволяя отцу и детям общаться друг с другом. Снова хотелось пустить все на самотек и не заводить разговора, который меня так дико пугал, но в какой-то момент я вдруг услышала собственный голос:
– Девочки, пора. Алина, возьми Яну и отвези ее домой. Присмотри за сестрой до моего возвращения.
– А ты? – вопросили три голоса разом.
– А я останусь, чтобы поговорить с папой.
– Лид, но как же они одни поедут? – неодобрительно возразил муж, всем своим видом выказывая несогласие.
– Алина уже взрослая, справится, – отрезала я.
– А меня спросить не забыли? – тут же набычилась старшая.
– Меня тоже о многом не спрашивают, – ледяным тоном отрезала я. – Но приходится делать то, что должно.
Бросив на меня ненавидящий взгляд исподлобья, Алина все же взяла младшую сестру за руку и вывела ее из палаты.
– Ну и как это понимать? – хмуро поинтересовался у меня муж.
– У меня у тебе тот же вопрос, Терехов. Вчера я видела здесь, в больнице, женщину, которая назвалась твоей женой. Как это понимать?
Глава 7
Возможно, стоило начать совсем не так. Завести разговор о чем-то другом. Поинтересоваться в первую очередь, как пристало хорошей жене, его самочувствием. Узнать об аварии…
Но у меня не было сил на пустые разговоры. На никому ненужное притворство. На заботу и терпение, которые все равно никто, видимо, не оценит.
Внутри меня болело. Пульсировало нарывом. Все незаданные вопросы, неуточненные детали, неясное будущее. Мне было жизненно необходимо вскрыть эту рану, чтобы, может быть… выжить. Или погибнуть от этой заразы. Но главное – больше не мучиться. Не терзаться. Не тонуть в собственной рефлексии.
Впервые за всю свою семейную жизнь я захотела что-то для себя. Самой простой вещи. Честности.
– Агния… – произнес муж после продолжительной паузы.
Ее имя из его уст прозвучало так, что меня буквально обожгло этим словом. Каждая из пяти букв вошла в сердце ударом кинжала, заставляя его кровоточить и погибать…
Я порывисто отвернулась, зажмурилась, пытаясь пережить этот самый невыносимый, самый болезненный миг. Поднесла руку к переносице, сильно сжала, словно это могло как-то мне помочь стерпеть эту боль, сдержать режущие глаза слезы…
Нет. Не помогло.
С губ сорвался полувсхлип-полусмех. Горький, такой невыносимо горький, что его привкус остался стоять во рту.
– Что,
