и радикальным. Несмотря на его успехи на политическом поприще, он казался недовольным всем вокруг.
Внезапно мне стало дурно. Ладони вспотели, и я быстро вытерла их лежащей на коленях салфеткой.
– Тем не менее я настаиваю, что ты должна рассмотреть подобный вариант, – заявил отец, не поднимая глаз от тарелки.
– Не должна, – возразила я, посмотрев на маму, которая всем своим видом демонстрировала, что не имеет отношения к этому разговору. Как и всегда, она безропотно соглашалась с любыми решениями отца, не высказывая своего мнение по этому поводу. Она просто знала, что другой опции, кроме как согласиться, у неё не существовало. – Мам, ну хоть ты скажи папе, что нет надобности срываться с места. Мне ещё два года учиться.
– Шейла, а что плохого в том, чтобы переехать в твой любимый Париж?
Райана родители ещё иногда называли «сыном», но ко мне же всегда, с самого детства, обращались исключительно по имени. Никаких тебе «доченька» или «дорогая». Возможно, это потому, что на Райана они возлагали огромные надежды, которым, по-моему, теперь не суждено сбыться, поскольку мой брат вдруг решил, что хочет стать фотографом. Я, если честно, вообще не поняла смены его настроения и курса всей жизни. Он мечтал о карьере политика, но начиная с апреля, когда окончательно переехал отсюда вместе с Линдой, резко изменил своё мнение. Когда я пыталась узнать у него, что им двигало, он туманно отвечал, что, открыв новые грани жизни, не готов продолжать свой путь туда, откуда не выбраться нормальным человеком. Что-то мне кажется, что мировоззрение Линды и на него повлияло. Будучи обладательницей тонкой душевной организации, она и моего брата обратила в свою веру.
– Нет ничего плохого, но только тогда, когда я сама этого захочу, – твёрдым голосом ответила я, со стуком поставив стакан. – Папа остался мэром, ты продолжаешь работу в благотворительных фондах, тогда почему я должна уезжать, не закончив Гарвард?
– Так надо, – гаркнул отец.
– Ни черта! – вскрикнула я, на что мама смерила меня ледяным взглядом, принуждая заткнуться.
Но я сыта по горло любовью отца к манипулированию. Он думал, что я ничего не понимаю и меня можно заткнуть, закинув на мою банковскую карточку несколько сотен тысяч долларов. Не скрою, я становилась более покладистой дочерью, имея на руках неограниченные и вечно пополняющиеся финансы, но не настолько, чтобы зашить себе рот.
– Во-первых, сбавь децибелы, – процедил отец, взяв бокал с виски.
У меня, наверное, ноздри раздувались, как у скаковой лошади, от негодования, бурлящего во мне. С политиками практически невозможно спорить. Они всегда руководствуются исключительно своими соображениями, не ставя людей вокруг себя в известность. А ты потом сидишь и гадаешь, как вообще такое могло произойти.
Посмотрев на меня поверх бокала и перед тем, как сделать глоток, он продолжил:
– Во-вторых, я хочу отправить тебя не в страну третьего мира, а в твою любимую. Ты должна прыгать
