Никола, – коротко кивнул Милован, указывая на скамейку. – Не велел князь тебе того говаривать. Мол, горяч больно, того и глядишь, дров наломает да опять с ног на голову все перевернет. Прав Дмитрий Иванович, – вздохнув, продолжал тот. – А по мне, так еще больше наломаешь их, не знаючи. Так что я тебе, что от князя услышал, расскажу, а дальше ты, уж не обессудь, сам смекай, что оно да к чему. Мож, и не прав я, да только сердцем чуется, что так должно. А, как Сергий говаривал, сердце не обманешь. Голову – да, можно. Сердце – никак.
В это время дверь отворилась и к мужчинам присоединился Сергий.
– Явился-таки, – присев на скамью, негромко молвил старец. – От фрязов[47] – брех.
– Так что, ждали кого-то? – встрепенулся Николай Сергеевич.
– Ждали, – кивнул Милован. – Да не так скоро и не самого бреха.
– Некомат – брех. Смуту сеял меж князей в угоду фрязам. Да посеял бы, коли не Божья воля. Господу, Русь Московская чтобы сильной была, угодно. То и свершилось, фрязам наперекор. Дружку Некомата, Ваньке Вельяминову, вон, давно уже голову с плеч сняли[48]. Грех на душе князя Дмитрия тот, да меньшим грехом больший отворотил. Княжьей воле непослушание, оно паче смуты открытой; так и отвадил он охотников души сирые с панталыку сбивать смертоубийством прилюдным.
– И правильно, – хмыкнул Милован. – Оно много охотников развелось до власти. А по мне, хоть и тысяцкий, а честь знай да воле князя наперекор не становись! Князь – глава. За ним и бояре. Ослушался – так и голова с плеч долой!
– Так а вече как же? – порывшись в памяти, поинтересовался Булыцкий. – Вроде как все решают, делать что, случись беда какая. Может, оно и вернее так, чем когда один-то?
– Все когда решают – так все одно, что никто, – проворчал в ответ лихой. – Оно хоть и с виду ладно, да на вече том больше глотки рвут да кулаками машут. Поди ты чего дельного порешай – в толпе-то такой! Голова одна должна быть. За ней – и бояре, и владыка, и дружина. Оно, коли так, то и толку больше, и ушкуйников нет.
– А ушкуйники при чем здесь?
– А при том, что опосля вече такого по всей Оке те, кто битым оказался, промысел такой устраивали, что лихие по лесам прятались; ни дай Бог на ушкуйников нарваться! Никого те битые не щадили! Хоть бы на ком, но отыграться! Как по ушкуям своим рассаживались да вниз по течению шли, так саранча – пыль ангельская! Хотя спору нет; и толк с них. Соболя с Югорского камня[49], да шкуры, да каменья, – чуть подумав, закончил Милован.
– Ванька обиду на Дмитрия Ивановича затаил за то, что после смерти Васьки Вельяминова тот тысяцкого пост упразднил. Молодой, горячий. До подвигов охочий. Вот и грех тебе, – продолжал между тем старец. – В Орду утек да смуты
Фрязы – генуэзцы.
Имеется в виду казнь Ивана Вельяминова, которая считается первой официальной смертной казнью на Руси. Процедура была придумана Дмитрием Донским, а обезглавлен Иван мечом.
Югорский камень – Уральские горы.
