к своему Курганову Полю в северных лесах, за рекой Литбой. И переправа будто бы там заклятая, зачарованными туманами затянутая, так что никому из смертных ее не одолеть.
– Куры и гуси! – тем временем возмущенно продолжал голос. Был он звонкий, подростковый, и, несмотря на праведный гнев, слышалась в нем добродушная насмешка. – Кражи в курятнике! Умником таким себя, что ли, считаешь? Да? А вот человечьи сыны, значит, тебя умнее. Если поймали. Ну? Как тебе такое, умник?
В ответ – Гальяш мог бы поклясться, что именно в ответ, а не просто так, – жалобно затявкала лисица. Отвечала не громкими резкими вскриками, которыми лисы издали переговариваются в лесу, а глуховатым отрывистым бурчанием.
Бурчание было виноватое. Немножечко.
– Ага, – удовлетворенно сказал голос, выслушав, и немного смягчился. – Ну, если стыдно и больше не будешь, тогда другое дело.
«Разговаривает с лисицей, – озадаченно думал Гальяш. – Больше того: лисица-то отвечает. И будто бы стыдно ей, ко всему прочему». Как будто разговор Гальяша с разгневанной матушкой, когда та чихвостит его на все корки и вынуждает просить прощения за все на свете.
Страха сразу стало меньше: больно уж забавным было неожиданное сходство не-человека и сердитой матушки Котюбы. Гальяш аккуратно отодвинул тяжелую ветку, щурясь от зеленоватых бликов. Над ручьем, тихонько позвякивая, покачивались в воздухе зеленые огоньки, которые и рассыпа́ли непривычный тусклый свет. В этом свете хорошо видно было темную сеть и мех лисицы под ней. А рядом опустился на одно колено, наверное пытаясь вызволить хищника, строгий лисиный приятель.
Гальяшу он был виден не особенно хорошо, сбоку и немного сзади, в дрожащем блеске волшебных огней, от которых вокруг стало вдруг светло, будто днем. Только и можно было разобрать, что рыжие, как осенние листья, волосы, необузданными волнистыми прядями разметавшиеся по плечам. В правом ухе, немного заостренном, поблескивала яшмовой каплей небывалая длинная серьга. От яркой вышивки на острых рукавах у Гальяша прямо-таки зарябило в глазах. В свете волшебных огоньков вышитые рябиновые грозди оживали и плыли по темному бархату, то оборачиваясь белыми цветами, то снова огненно вспыхивая ягодами.
Лиса опять затявкала – громче и звонче, как бы с нетерпением.
– …ну уж, знаешь, как могу! – сердито отрезал лисиный приятель, который старательно возился с сетью: острые рукава его камзола так и летали. И почти сразу отдернул руку и тихонько зашипел, осекшись на полуслове, будто обжегся.
– Ж-железо тут, ну да, – немного сдавленно ответил не-человек на обеспокоенное тявканье. – А все ты винова… Что ты сказал?..
Яшмовая серьга мигнула – это лисиный приятель резко обернулся. Смотрел сейчас на темные заросли тревожными глазами, которые мягко светились зеленью на манер волшебных огоньков. Гальяш сейчас видел ясно его всего, даже настороженную складку над темной бровью. Голос не врал: лисиный
