входить в комнату. Хватало ей и того унижения, которое она испытывала и без лишних глаз. Мать давно умерла, и ничего не оставалось, как довериться заботливым рукам Элен и паре парней в белой униформе – они все еще толклись в дверях, не решаясь уйти. Вдруг что-то потребуется.
– Вы можете идти, – во рту пересохло, и говорила она с трудом. – Я в порядке. Спасибо.
Благородство. Внешний лоск. Манеры. Игра на публику. Плохой бы она была актрисой, если бы не вела себя так всю свою жизнь. Да и во что бы тогда превратились все эти последние двадцать лет? В бесконечное нытье о неудавшейся жизни? Она такой не была. Не была, до того дня, когда ей исполнилось сорок.
– Мы не можем уже третью программу искать тебе срочную замену из-за того, что ты опять не можешь выйти, Брук. – Главный режиссер новостной передачи, выходящей каждую неделю в самое рейтинговое время, явно нервничал. – Пойми, это бизнес.
– Ладно, – равнодушно пожала плечами женщина и потерла ноющую поясницу. Она уже пятый раз села и опять встала – находиться в одном положении было невыносимо. – Ты хочешь, чтобы я ушла? Я уйду.
Она взяла маленькую сумочку и вышла из своей гримерной.
Брук Доэрти прекрасно понимала, что так не может продолжаться. С каждым разом приступы боли в спине становились все сильнее, и сегодня, в день ее пятидесятилетия, ее скрутил очередной прямо перед прямым эфиром – на ее постаревшее, но все еще красивое лицо уже наложили грим. И сейчас, буквально за полчаса до начала передачи, команде приходилось искать ей замену.
Боль пронизывала поясницу и спускалась по левой ноге, словно нервы натягивались между бедренной костью и ступней, и любое растяжение мгновенно приводило к новой вспышке истощающей муки. Сев в такси, женщина постаралась распрямиться, почти сползая спиной на сидение, но это почти не спасало.
– Побыстрее, пожалуйста. – Над верхней губой выступили капельки пота, во рту пересохло. У нее было всего несколько минут до того, как боль станет невыносимой.
Ее мать, только-только справившая семьдесят лет, но выглядевшая младше и энергичнее дочери, уже стояла в дверях. Опершись на ее руку, усыпанную пигментными пятнами, Брук добралась до спальни и, упав на кровать, застонала. Наконец-то можно было расслабиться и немного передохнуть, пока не стало еще хуже.
– Тебе надо сходить к врачу, Брук. Зачем ты себя мучаешь? – мать кричала из кухни, одновременно заваривая любимый цветочный чай. Свежеиспеченное шоколадное печенье уже лежало на большом блюде, в центре которого стояла розетка с вкуснейшим апельсиновым джемом, купленным у местного фермера. – Посмотри на меня – я гораздо старше, а выгляжу…
– Я все поняла, мам! – ответила ей дочь и тут же скорчилась от боли. Началось.
В следующие как минимум три дня ей предстоит лежать, не шевелясь, и ползать в туалет, кусая до крови нижнюю губу, чтобы не разреветься в голос.
– И тебе нужно найти
