присылать и настаивают на личном присутствии.
– Погодите… Что вы сказали?
– Мы задействовали официальные дипломатические каналы, но местная полиция уперлась. Они не особо делятся с нами информацией и требуют, чтобы близкий родственник явился туда собственной персоной.
– А зачем им это?
– Вполне возможно, там забеспокоились из-за туризма, ведь случившееся далеко не лучшая реклама. С другой стороны, за этим просто может стоять бюрократ, упивающийся своей властью. Но может быть и так, – добавила она и посмотрела парню в глаза, – что они что-то скрывают.
Мэтт обдумал ее слова.
– Если вы считаете это необходимым, – ответил он, – то я, конечно же, поеду. Когда мне надо лететь?
– Мы забронировали вам билет на завтрашний утренний рейс.
Мэтт вздохнул. Неужели вся эта гребаная неделя будет такой паршивой? Он неопределенно кивнул и опять уставился в окно. О готовности куда-то ехать говорить не приходилось. На его банковском счету осталось меньше сотни долларов, а брать деньги у родителей после ссоры с отцом он отказался наотрез.
Они долго молчали, пока внедорожник катил до бульвара Генри Хадсона и дальше по Манхэттену.
Дождь прекратился, тучи разошлись, и между ними проглянуло солнце. Золотистый вид окрестных домов напомнил Мэтту об одной их семейной традиции. Каждый год в июле компания, в которой работал отец, проводила в Нью-Йорке общее собрание, на которое они отправлялись всей семьей. Это событие всегда совпадало с Манхэттенхенджем – одним из двух дней в году, когда закатное солнце идеально подстраивается под планировку нью-йоркских улиц и садится за горизонт в обрамлении небоскребов и многоквартирных домов. Мэтту вспомнился последний такой Манхэттенхендж перед новым отсчетом времени – тогда они сидели в кафе на Четырнадцатой стрит. Мама и папа держались за руки, чуть пьяные от вина и атмосферы окружавшего их города. Дэнни заглядывался на девчонок, прогуливавшихся в коротеньких юбках и темных очках. Мэгги уткнулась в путеводитель и донимала остальных сведениями о нынешнем редком солнечном явлении.
В прошлом году Мэтт тоже заглянул в это кафе. Все сидели на своих местах: папа рядом с Мэгги, напротив нее мама, бок о бок с которой, на бывшем месте Дэнни, устроился Томми. К ним пристроился и Мэтт, втиснувшись за небольшой столик. Все вели себя как роботы, делая вид, будто привычный ритуал по-прежнему имеет значение. Новая версия семейства Пайн, так и не ставшего лучше. А теперь его внутренности выворачивала боль от того, что обе версии его семьи мертвы. После долгих лет горечи, гнева и тоски по первоначальной версии Пайнов он пожертвовал бы чем угодно, лишь бы вернуть обратно ту не совсем нормальную семью, которой они стали после нового отсчета времени. Пожертвовал бы чем угодно, лишь бы сказать отцу, как он сожалеет о том разговоре. Сказать маме, как много она для него значит. Сказать Мэгги, каким светом она озаряла всю его жизнь. Сказать Томми, как он их всех спас. Но прошлое, сколько о нем ни тоскуй, осталось позади. Опустошение и хрупкость всего
