испугался я.
Наташа отщипнула еще кусочек ватки, опустила его в спирт. Я попытался выдернуть руку, но Наташа была начеку. Она еще крепче сжала палец и, то ли из‑за этого, то ли из‑за испуга, на желтую кожу выдавилась темно‑красная капелька крови.
Наташа с сожалением взглянула на облюбованный палец и отложила ватку.
– Вот видишь, все нормально, – облегченно вздохнул я.
Монахова взяла длинную стеклянную трубочку и попыталась втянуть каплю крови внутрь. Красный столбец поднялся до середины.
– Еще надо, – строго сказала она.
– Разве я против, Наташенька, хоть всю забери. Если сможешь! – щедро разрешил я.
– Тогда не утягивай руку! – потребовала Монахова и, удобнее перехватив, стала выдавливать из пальца кровь, как из пустого тюбика зубную пасту.
– Может, его за ноги потрясти? – предложил свои услуги Салифанов.
Понемногу, трудно расставаясь с каждым миллиграммом, отдавал я свою кровь. Была она густая, вязкая и темная на вид. Никогда раньше такой не видел. Ограничение воды и жара уже начали сказываться.
– Отдыхай пока, – милостиво разрешила Наташа, выдавив из меня положенную норму. – Следующий!
– Сереженька, пожертвуй своей голубой, – широким жестом пригласил я на свое место Салифанова.
Теперь я был в лучшем, чем остальные, положении.
То, что я уже пережил, им еще только предстояло. Сергей с явной неохотой приблизился к «лаборатории».
– Слава советским ветеринарам! – приветствовал он Монахову.
Та не реагировала, мыла в спирте бритвочку. Сергей, применив испытанный лыжный способ, придуманный для согревания конечностей, стал махать рукой, вгоняя центробежной силой кровь в пальцы. Когда бритвочка проколола ему кожу, кровь прямо‑таки брызнула.
– Учись, доходяга! – продемонстрировал он мне свой кровоточащий палец. – Против законов физики не попрешь!
– Ильичев, измерять температуру! Салифанов, заполнять тесты! – распорядилась Монахова.
– Васеньев, в разделочную! – в тон ей продолжил Сергей
Я послушно вытянул из медицинского чемоданчика градусник. Ртуть замерла против цифры 39.
– Опять чемодан на солнцепеке оставили! – начал ворчать я. – Сколько можно говорить Хотите, чтобы последний градусник лопнул от перегрева.
– Ильичев, займись делом, – остановила мое словоизвержение Монахова.
Я затих и сунул градусник под мышку. Во время обследований перечить Монаховой было опасно. За семь минут я остудил градусник до 37 и двух. Монахова придирчиво изучила шкалу, записала в журнале показания
– Теперь в ротовой полости! – приказала она. Я снова взял градусник, который уже нагрелся до тридцати девяти градусов, согнал ртуть вниз шкалы, обтер и, стараясь не задеть стекло зубами, сунул его в рот. Щеку подпер ладонью и приготовился ждать. Валера в это время
