составляли обычаи предков (“имяху обычаи своя и законы отецъ своих и преданъ, каждо свой норов”), – и эта архаическая смесь еще удерживала в состоянии гражданского мира консорциум восточнославянских племен. Тем самым имеющаяся база и простая предусмотрительность противодействовали сооблазнам полного, механического переноса чужих правил;
г) вне сомнения, у княжеской власти был и другой вариант выбора – юридические обыкновения Запада и Скандинавии; отрицать нормативное влияние с этих географических направлений было бы негожим, ненаучным и несправедливым.[64] И поэтому абсолютной переписи византийского права быть не могло;
д) наконец, вспомним об одной из вечных, несмываемых черт человеческой натуры, дающей добро и несчастье, хулу и благодарность, – о честолюбии, граничащем с тщеславием. Наверняка князьям мечталось и о венке Помпилия (Ликурга), и о доброй памяти потомков за личные успехи в правотворчестве. В своем знаменитом Поучении к детям Владимир Мономах не преминул упомянуть о своих законодательных усилиях, о благородстве к слабым, выраженных в “Уставе об имущественных правах вдов и сирот” – “убогие вдовице не дал есмы силным обидети” [55]. А вот и другое свидетельство. На книге Евангельских чтений, написанной в 1339 году, то есть при жизни Ивана Даниловича Калиты (умер в 1341 году), начертаны и такие выспренные слова: “О сем князе великом Иване пророк Юзекий глаголет: в последнее время в августейшей земле на Западе встанет царь, правду любый, суд не по мзде судий, ни в поношении поганым странам. При сем будет тишина вельма в Русской земли и воссияет в дни его правда такоже и бысть при его царстве. О сем бо песнословец глаголет: постави, Господи, законодавца над нами, да разумеют язы-ци, яко человеци суть. Тоже рече: Боже, суд церкви дай же (и) правду сынова царя. Они бо князь великий Иван имеше (любаше) правый суд паче меры, поминай божественных исправных святых и преподобных отец по правилам моноканунным, ревнуя правоверному царю Оустиниану”. Впервые введший в научный оборот эти записи, блестящий знаток светского и канонического права Руси, профессор Московского университета А.С.Павлов тут же задается вопросом: “Но где же памятники законодательной деятельности Калиты, уподобляющие его Юстиниану? Так как их вовсе не имеется, то и остается допустить, что автор записи восхвалял своего князя не за издание каких-либо оригинальных законов в духе или на основании греческого номоканона, а просто – за формальное признание и деятельное приложение к практике этого самого номоканона в тех его частях, которые имели для того времени определенную важность”[65] И далее: “Принятием, а может быть, и разсылкою списков этого земско-полицейского и вместе уголовного устава (земледельческого – А.Б.) по всем волостям своего княжества, при наказных грамотах наместникам, Калита в глазах современников все более мог уподобиться великому законодателю Юстиниану и вызвать себе еще другую похвалу – за то, что “исправил русскую землу от татей”.[66]
Б.Д.Греков давно показал существенную близость нормативных правил Древней Руси и Польши. См.: Б.Д.Греков. Киевская Русь. – М., 1953.
“Книги законные”, содержащие в себе в древнерусском переводе византийские законы земледельческие, уголовные, брачные и судебные. Издалъ с древнегреческими подлинниками с историко-юридическим введением А.Павлов, заслуженный ординарный профессор императорского Московского университета (СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1885. – Том XXXVIII. – № 3. – С. 35–36).
Там же. – С. 37.
