реакция коллектива – шок. Вторая – возмущение. Группа собралась в стаю и направилась к Вайсфельду. От имени всех выступала некая Ольга, интеллектуалка и правдолюбка. Она сказала:
– Как вы могли поставить Токаревой пятерку, когда известно, что за нее написал Богданов?
– А как это известно? – удивился Вайсфельд.
– Ну, как же… Вы что, не видите?
– А что я должен видеть? – не понял Вайсфельд.
– Богданов написал. Это же ясно.
– Вовсе не ясно. И вы не можете этого доказать.
Группа ушла, унося в душе благородный гнев.
С Богдановым была проведена беседа. Группа взяла с него слово, что он будет обходить меня стороной. Богданов пообещал, но обещание не выполнил. Он ничего не мог с собой поделать. Его накрыла первая любовь, и он был не в состоянии ее убить.
– Что я должен сделать, чтобы ты стала моей? – спрашивал он у меня.
– Стань знаменитым, как Юрий Казаков…
Это было время расцвета прекрасного прозаика Юрия Казакова. Его называли вторым Буниным.
– Стану, – обещал Юра и верил, что станет.
Однажды мы вместе поехали к Катерине Виноградской в Переделкино. Не доходя до ее дома, завернули в рощу. Остановились возле дерева.
Предстояло поцеловаться. До этого наши отношения были совершенно платонические. Юра просто провожал меня на троллейбусе от ВГИКа до улицы Горького. Ехать надо было почти час. И вот этот час дороги и был его счастьем и нашей совместной жизнью.
Мы стояли под деревом. Я ждала, что он проявит инициативу, притянет меня к себе и поцелует в конце концов. Но он этого не сделал. Робел. Не решался. Я была для него недосягаема, и если бы он дотронулся до меня, то упал бы в обморок.
Чистый, провинциальный, трогательный мальчик. Я не знаю: был ли он талантлив и смог бы он стать Юрием Казаковым? Кем бы он мог стать для меня? Только собакой, при этом дворнягой.
Ко второму курсу Юра это понял, и решил уйти из ВГИКа. Вернуться в Ростов.
Я его провожала.
Мы спустились в метро. Ждали поезда, куда он войдет.
Мне вдруг стало страшно. Я поняла, что он сейчас уедет – и в моей душе образуется глубокая расщелина. Моя душа треснет.
Кстати сказать, немой этюд я писала сама и ему помогала писать его этюд. Просто всем казалось, что он со своей биографией ближе к суровой прозе, чем я со своей. Что было в моем анамнезе? Музыкальное образование, веселый характер, здоровое легкомыслие. На мыслителя я никак не тянула, и предположить во мне талант и склонность к серьезным раздумьям – никому бы и в голову не пришло.
В глубине тоннеля появился поезд. Сейчас Юра сядет и уедет. Пусть провинциал, пусть пораженец… Но я столкнулась с большим чувством. А это многокаратная драгоценность, которую вряд ли Бог посылает
