являлось не только место захоронения, но и остановка траурного поезда у сельского клуба. Обратный путь с кладбища мог также проходить в форме строевого марша под музыку185.
Место захоронения могло быть связано с конкретными обстоятельствами похорон и/или особенностями личности и биографии умершего. В обычной ситуации хоронили, как правило, на кладбище. Однако в случае похорон людей, которых можно было отнести к категории «новых героев», память о которых необходимо увековечить, а самим похоронам придать «большое общественное значение», захоронение могло быть перенесено в не совсем обычное пространство. Например, во владимирской газете «Смена» упомянуто захоронение в парке имени 20-летнего юбилея РКП(б)186. Коммунистов, комсомольцев, красноармейцев, погибших в столкновениях с различными антибольшевистскими силами, будь то отдельные эпизоды Гражданской войны, крестьянские восстания или какие-то локальные выступления, хоронили в значимых публичных пространствах – в центре села или деревни, у школы, сельсовета или иного важного общественного места. В будущем вокруг этого захоронения-памятника зачастую формировалось рекреационное пространство советского типа – парк культуры, центральная площадь и т. д. Так или иначе, эти захоронения надолго сохранялись в местном символическом ландшафте.
В некоторых публикациях описывается и «заочный» ритуал. В этом случае также проводилась гражданская панихида, произносились памятные речи187 и пелся похоронный марш188. Смерть товарищей могла стать поводом к добровольному пожертвованию на увековечение памяти погибших189.
Новый ритуал резко контрастировал с традиционными похоронами: «Все было для крестьян ново и ошеломляюще»190. Красные похороны, по-видимому, действительно производили сильное впечатление на окружающих: «Никогда я не видывала ничего такого интересного, как на этот раз, когда музыка заиграла, – я даже испугалась, – так громко и хорошо, что все оцепенели. <…> Когда пришли домой, то только и разговора было, что про похороны. Все пять верст только и говорили об этом»191.
Впечатление, несомненно, усиливалось из‐за отсутствия на похоронах духовенства: «Бабы – те говорят, что всем хороши коммунистические похороны, только одним плохи – батюшки нет! Если бы был батюшка, то кажись все стали бы хоронить как Ваганову жену. Мне самой эти похороны понравились куда лучше, чем по-церковному. Там батюшка гнусавит себе что-то под нос, и не разберешь ничего интересного; зароют в землю, с тем и конец, а так, как коммунистов хоронят, и умереть не страшно и приятно»192.
Зачастую новый похоронный обряд четко разделял деревенское общество на два лагеря – стариков и баб, все еще увлеченных поповским дурманом, и молодежь, которая приходит к выводу, «что с музыкой лучше, чем с попом»193. Тем важнее были для агитаторов обратные примеры, такие как 65-летний крестьянин Г. В. Блохин, принесший председателю волисполкома заявление «Запиши в книге, чтоб в случае моей смерти меня родственники без попа хоронили. На родственников и не глядите, они
Комсомольские похороны…
Ж. Влад. Елена Прямилова // Смена. 1923. 22 апреля.
«Товарищ Коля». Мы чтим память павших…
Памяти погибших // Призыв. 1920. № 42 (195). 7 сентября. С. 2; Михаил рабочий. Везде бы так // Призыв. 1920. № 92 (244). 5 ноября. С. 3; «Товарищ Коля». Мы чтим память павших…
Памяти погибших…
Комсомольские похороны…
Там же.
Комсомольские похороны…
