вообще-то поломойка, – уточнила я. – Меня наняли для наведения чистоты в замке.
– Это ты так думаешь, – сказал Тапис.
Я насторожилась. Спросила:
– А как думаешь ты? Мне уготована другая роль? Какая? Что я должна буду сделать?
Он смутился:
– Ну… Ты уже делаешь.
– Что?
Он отвел глаза. Ответил:
– Убираешься. Наводишь чистоту.
– Тапис! Но ведь я это и сказала! Убираться, мыть пол – это ведь и есть наводить чистоту. Нет?
– Не только.
– Что еще?
– Не могу сказать.
– Тапис! – я повысила голос. – Ты знаешь что-то еще?
– Нет, – сказал он быстро.
– Раффай!
– Нет.
– Лерн?
Мальчишка, не отрывая взгляда от листа, на котором он продолжал чиркать, отрицательно помотал головой.
– А я вот сейчас возьму и прекращу зашивать ваши обноски!
– Не-е-ет, – заканючили они. – Мы ничего не зна-а-аем! Ну, ходят какие-то слухи, но мы не знаем!
Я поняла, что больше ничего от них не добьюсь. Ладно, продолжим разговор на эту тему в другой раз.
Мальчишки, боясь, как бы я не продолжила расспросы, затараторили:
– А ты откуда? Расскажи о своем мире! Или нет, лучше какую-нибудь интересную историю!
Я задумалась. Что бы такое им рассказать? Сказку? Притчу? Да еще чтобы им было понятно.
А, была не была. Начнем с русских народных сказок.
– Жили были дед и баба… Ой, нет. Бабу заменим, а то вы не поймете… Жили были дед и дед. И была у них курочка Ряба…
Как оказалось, кто такая курочка, они знали. Значит, запрет на женских особей действовал только в отношении людей. Прискорбно.
За курочкой рябой пошел колобок и Маша, то есть, Саша с медвежьей троицей. Впрочем, в моем исполнении медведи смахивали на монстров, а Саша, виртуозно заменивший Машу, – на их победителя. В общем, Остапа несло. Мальчишки молча внимали.
Когда я закончила травить сказки, зашивать одежду и подняла глаза на пацанов, они, привалившись друг к другу, тихо дремали. М-да, мне только сказки на ночь рассказывать.
– Эй, – потрясла я их за плечи. – Спокойной ночи, малыши.
И с удивлением посмотрела на рисунок в руках Лерна. На лист была изображена… я. В несколько утрированном стиле, с иглой и длинной ниткой в руках. Однако как пацан классно рисует! И кто-то еще смел утверждать, будто у него нет никакого дара?!
– Это тебе, – Лерн, открыв полусонные глаза, протянул листок. – Ты спрячь только. А то отберут. А меня накажут.
– Тебе нельзя рисовать? – изумилась я.
– Я же хооз, – пожал он плечами, – мне нельзя. Они говорят, и так работы много. А дара нет.
Я погладила парня по голове. Он недовольно дернулся. Сколько ему лет? Четырнадцать? Пятнадцать?
