увлечение философией не угрожает самодержавию. Однако прозревшая молодежь, изучив опыт своих предшественников, очень скоро начнет организовываться для насильственного ограничения власти монарха либо его насильственного же свержения. Идея, подхваченная массами, не только стала жить сама по себе, но и превратилась в своего рода приманку для радикально настроенных личностей. Эту закономерность обнаружил Г. Лебон, который отмечал: «Не во власти людей остановить ход идей, когда они уже проникли в душу; тогда нужно, чтобы их эволюция завершилась. Защитниками их чаще всего являются те, которые намечены их первыми жертвами… Человечеству остается только считать химеры, которые оно себе вымышляет и жертвой которых оно последовательно становилось»[225]. Не имея права собираться и открыто отстаивать свои права, молодежь весьма легко вовлекалась в тайные ассоциации. Сам политический климат в России толкал молодые, активные натуры на революционный путь[226]. И никакие политические процессы, никакие репрессии не могли остановить того хода мысли, который стал неотъемлемым достоянием жизни общества в рассматриваемый период его исторического развития.
Точкой отсчета в истории организованного революционного терроризма в России следует считать 1863 г., когда вольнослушатель Московского университета Николай Ишутин создал кружок «Организация», декларируемой целью которого было «взаимное вспомоществование». Имея переплетную и швейную мастерские, члены Общества якобы стремились создать общество переводчиков и переводчиц «на социальных началах». Но образование в середине 1866 г. ишутинского «Ада» – строго законспирированного кружка «бессмертных» – показало истинные цели организации, которые можно определить как первый пробный камень в реализации идей немецкого философа Карла Гейнцгена. В функции «бессмертных» входило осуществление контроля над деятельностью революционеров и цареубийство в случае, если правительство не согласится с требованиями «Общества». Во время совершения акта терроризма члены «Ада» должны были иметь при себе «шарик гремучей ртути» для обезображения лица. Это должно было в случае ареста обезопасить других членов кружка. Наличие контролирующего органа придало «механизму цареубийства» законченный вид. При необходимости этот механизм мог работать автономно и рано или поздно должен был проявить себя в реальности, в конкретном террористическом акте.
Хотя историки и считают, что Д. В. Каракозов самостоятельно принял решение стрелять в царя, несомненно, покушение было совершено им под впечатлением от разговоров, которые велись в кружке «ишутинцев». По воспоминаниям современников, «в кружке этих людей, как и во многих кружках студенчества, часто говорилось, что следовало бы уничтожить этого государя за пресловутое освобождение крестьян, которое затормозило революцию в России. Это последнее было общим мнением всей интеллигенции. Каракозов был одним из приверженцев этого мнения…»[227].
Революционное движение 1860-х годов. М., 1932. С. 138.
