отдел, на который непосредственно возлагалась организация борьбы с революционным движением. В состав особого отдела входили: 2-е отделение – «социал-революционеры», 3-е – «социал-демократы», 4-е – «инородческие организации» и др.[231]
Результатом превентивных ударов правительства стало то, что в 1876–1877 гг. наступило относительное затишье, которое лишь изредка прерывалось антиправительственными демонстрациями мирного характера и революционными попытками в том или ином направлении. Продолжать прежний путь достижения целей из-за правительственных преследований, очевидно, стало невозможно. Но терроризм недолго привыкал к новым условиям. Изучив предпринятые правительством контрмеры, террористы сделали свой ход. «И вот, мало-помалу начались таинственные убийства правительственных деятелей. Неизвестные ни обществу, ни правительству личности, – пишет О. В. Будницкий, – все чаще и чаще стали появляться, словно из-под земли и устранять с дороги того или другого правительственного деятеля. Совершив террористический акт, они бесследно исчезали».[232] Так были убиты ростовский рабочий А. Г. Никонов (за сотрудничество с полицией), адъютант Киевского губернского жандармского управления Г. Э. Гейкинг, харьковский губернатор Д. Н. Кропоткин и многие другие.
Получив полный пессимизма доклад шефа жандармов Селиверстова от 18 августа 1878 г. «О подстрекателях общественных волнений»[233], Александр II спросил: «Да кто они?» В следующем докладе Селиверстов пояснил: «Число их размножилось до неуловимо значительных размеров и будет плодиться дотоле, пока руководители не будут уничтожены». При этом он отмечал, что в европейской части России для политических каторжников уже не хватает мест, и предложил часть политкаторжан перевести на остров Сахалин[234].
Ключевым в дальнейшей истории терроризма в России стал 1878 г., политически начавшийся 24 января покушением Веры Засулич на петербургского градоначальника Ф. Трепова, по приказу которого в доме предварительного заключения был наказан розгами Алексей Боголюбов. Если «нечаевский» терроризм шел «от теории», убийство Иванова диктовалось холодным расчетом, то покушение В. Засулич было следствием оскорбленного чувства справедливости. И парадоксальным образом этот террористический акт стал своего рода средством защиты закона и прав личности от произвола властей. Присяжные были поставлены в двойственное положение, ибо осуждение Засулич означало бы оправдание Трепова, что, несомненно, оскорбило бы общественную совесть. Даже два одареннейших прокурора (С. А. Андриевский и В. И. Жуковский) демонстративно отказались обвинять Засулич и после суда над ней оставили свои посты[235]. Впечатление от приговора В. Засулич едва ли не превысило впечатление от самого террористического акта. Ее поступок был расценен молодежью как акт величайшего самопожертвования ради защиты прав человека[236]. А оправдательный
Голос минувшего. 1917. № 7–8. С. 19.
Судебные речи известных русских юристов. М., 1958. С. 41;
