было настежь открыто; стояло полное безветрие, воздух был пропитан дождем. Несколько минут назад Эрман Макмилан с топотом ворвался в их дом. Он принес тревожные новости, и вскоре она услышала его гневные обвиняющие выкрики:
– …с самого начала надо было использовать только моих людей! Я же говорил вам!
Ей очень хотелось узнать, что случилось, и было интересно послушать, как это Эрман осмеливается говорить с ее отцом подобным тоном. Однако бешеная тирада Эрмана оказалась краткой. К тому времени как она, выбежав из дому, спряталась под окном отцовского кабинета и стала подслушивать, Фалько уже полностью взял себя в руки, и теперь Эрман только злобно ворчал себе под нос: «Да-да, конечно». Так ему и надо, этому горластому Макмилану! Получил урок? Понял, кто командует в Каса-Фалько и в Столице? Однако сейчас приказания ее отца…
Люс схватилась руками за щеки, мокрые от мелкого дождя, и тут же быстро отряхнула руки, словно коснулась чего-то покрытого слизью. Ее серебряные браслеты звякнули, и она застыла, как шишечник, плотно прижавшись к стене дома, чтобы Эрман или отец, выглянув наружу, не заметили ее. Один раз, говоря что-то, Фалько подошел к окну и оперся руками о подоконник; его голос звучал прямо у Люс над головой, ей казалось, что она даже чувствует тепло его тела, так близко он был. Она испытывала огромное желание выскочить и громко крикнуть: «Бу-у!» – и в то же время судорожно подыскивала предлоги, извинения, объяснения… «Я искала наперсток… я его где-то тут обронила…» Ей хотелось громко рассмеяться, и в то же время слезы закипали у нее на глазах и комок стоял в горле, в такой растерянности она была от того, что слышала. Неужели это ее отец? Ее отец говорит такие ужасные вещи? Вера сказала тогда, что у него великая душа. Неужели человек с великой душой станет вести разговоры о том, как обмануть людей, испугать их, убить? Как их использовать?
Вот именно это он и делает с Эрманом Макмиланом, подумала Люс. Использует его.
А почему бы, собственно, и нет? На что еще годится Эрман Макмилан?
А на что годится она сама? На то, чтобы ее использовать. И отец ее тоже использовал – во имя собственного тщеславия, собственного комфорта, как используют любимого ручного зверька. Всю жизнь он использовал ее и теперь использует – для того, чтобы Эрман Макмилан оставался ручным. Вчера вечером он приказал ей развлекать Эрмана любезными разговорами, если тому захочется поговорить с ней. Эрман, без сомнения, нажаловался – ведь она тогда от него просто сбежала. Здоровенный, жалобно ноющий бык. Да оба они быки, все они такие! С широкой грудью, с вечной похвальбой, с желанием приказывать другим и мошенническими планами.
Люс больше уже не слушала этих двоих. Она отступила от стены и стояла выпрямившись, словно ей было безразлично, увидит ее кто-нибудь или нет. Потом обошла дом кругом и через черный ход, через мирные грязные кухни и кладовые, где царила сиеста, направилась прямо в комнату Веры Адельсон.
Вера тоже прилегла отдохнуть: вид у нее был заспанный.
