Так вот, – теперь я почти кричу, пусть и шепотом: – Иди к черту. Я не хочу и дальше жить с куском льда под боком, мнящим себя почетным призом для женщин.
– Что за дичь ты сейчас несешь? – спрашивает Антон холодно, выплевывая слова через сжатые зубы.
Мы снова встречаемся взглядами, и на миг я, кажется, успеваю побывать в роли сказочной Герды: мне теперь наверняка известно, как больно смотреть в глаза заколдованному Каю.
– Правду, Антон, – отвечаю я устало, но не без язвительности. – Я «несу» правду. Не беспокойся, через полчаса меня здесь не будет. И правды – тоже.
Быть может, ссора выматывает каждого из нас, но остановиться уже не получается. Стоя в разных концах комнаты, мы продолжаем попытки задеть друг друга, вбрасывая в воздух бессмысленные фразы с заведомо наполненным упреками подтекстом.
– Вот уж от тебя не ожидал подобной херни, – заявляет Антон грубо и чертыхается, а после с видом оскорбленной добродетели, решившейся на самоотверженный акт милосердия, уточняет: – Не желаешь успокоиться и поговорить утром?
– Нет. – После сказанного им недавно развод кажется особенно верным выходом из сложившейся ситуации. Для меня так точно. – Я уже все обдумала.
– Ну и дура. – Выплюнутое напряженными губами оскорбление обходится мне новым спазмом боли в области груди. – По хрен, – Антон резко взмахивает руками, словно в порыве желания что-нибудь ударить, но до любой твердой поверхности все равно не меньше метра, и движение остается пустым. – Делай что хочешь. Не ной потом.
– Не буду, – бросаю я в ответ и, развернувшись, иду в спальню, не желая больше ничего слышать. – Можем не волноваться.
К счастью, за моей спиной не раздаются шаги. В комнате я наконец могу побыть одна.
Дышать становится легче, тело чуть расслабляется, получив шанс выпустить из себя хотя бы часть накопленной боли. Согнувшись, я опираюсь локтями о кровать и головой врезаюсь в упругий матрас. Плечи прижимаются к ушам, заглушая звуки вокруг и мечтая заодно отключить громкость на канале мыслей.
Мне хочется кричать, но я не могу. Не потому что намеренно себя сдерживаю – нет, именно физически не могу. Ни сейчас, когда за стеной Антон, ни наедине с собой.
Рвущийся наружу вопль нарастает внутри, распирает ребра, давит на органы и сосуды, но ему не под силу преодолеть незримый барьер сопротивления. Моя боль сейчас запредельна и нестерпима, и избавиться от нее невозможно. Остается лишь смиренно переждать, когда закончится этот эмоциональный штопор[1].
Отдышавшись, я выпрямляюсь и иду к раздвижному плательному шкафу. Разложив на кровати маленький чемодан, я спешно и бессистемно собираю одежду и другие нужные вещи.
Мне слышно, как Антон чем-то ужасно грохочет на кухне, перемежая звон ударяющихся о столешницу тарелок и кастрюль ругательствами особого порядка – в моем присутствии он подобного себе не позволяет… Не позволял. Его ярость ощутима сквозь стены и закрытую наглухо дверь, но я стараюсь абстрагироваться, отстраниться от происходящего
