станет гораздо хуже. И как будто избавление от всех евреев им как-то поможет. – Она насмешливо фыркнула. – А ты что же, думаешь, этого не произойдет?
Биргит пожала плечами, чувствуя себя одновременно и виноватой, и глупой. Она хотела быть смелой, но слабо разбиралась в политике. Она не могла говорить так, как Ингрид, со знанием дела и уверенностью. Ингрид, должно быть, это почувствовала, потому что понизила голос и накрыла ладонь Биргит своей.
– Прости, я забыла, какая ты молодая, – сказала она. – Какая невинная. Ты не представляешь, насколько всё плохо и насколько станет хуже.
– Я ведь распространила брошюры! – выпалила Биргит, как будто это имело большое значение.
– Однажды тебя могут попросить о большем, – проговорила Ингрид. – Гораздо большем. И тебе придётся задаться вопросом: справишься ли ты?
Биргит тяжело сглотнула. Она не знала, что имеет в виду Ингрид и чего от неё могут потребовать, но при одной только мысли о том, чтобы сделать что-то большее, чем оставить в общественных местах несколько брошюр, её желудок сжался от страха, сердце начало рваться прочь из груди. И всё же…она не хотела оставаться в безопасности. Она не хотела терять чувство цели, которое давали ей эти собрания. Она хотела быть храброй, даже если не вполне понимала, как.
– Подумай об этом, – велела Ингрид и, выпустив её руку, стала слушать оратора. Биргит почти ничего не понимала, так метались её мысли, но, по правде говоря, всё это она уже слышала. Разные выступавшие говорили об одном и том же: объединяйтесь! Рискуйте! Будьте смелее! Подробности же были оставлены на волю воображения, и прямо сейчас Биргит не хотела их себе воображать. Ей не хотелось думать, о чём Ингрид или группа, в которую она входила, разношёрстная компания коммунистов, социалистов и профсоюзных деятелей, может попросить – или потребовать. И почему бы им не потребовать этого от Биргит, если она приходит на их встречи и узнала некоторые их секреты? А если потребуют, как она отреагирует? Сможет ли она быть достаточно смелой, чтобы рискнуть своей жизнью, как это сделали бы Ингрид и Август?
Ингрид бросила на неё острый взгляд, и Биргит поняла, что ёрзает на стуле. Ей хотелось уйти, но она не могла. Она нашла здесь неожиданно тёплый приём, нашла цель. Ей не хотелось всё это терять, но…
Однажды тебя могут попросить о большем… гораздо большем.
Биргит внезапно встала из-за стола. Ингрид наклонилась вперёд, сузив глаза.
– В туалет, – пробормотала Биргит, – мне… нужно… – она поспешила прочь из комнаты, с облегчением выдохнув. Несколько человек в кофейне взглянули на неё, но без особого интереса, и она быстро прошла между столиками и выскользнула на улицу, вдохнула холодный, влажный вечерний воздух.
Она слишком остро реагирует, сказала она себе, и Ингрид, и все остальные, скорее всего, тоже. Может быть, коммунисты просто нарочно себя накручивают. В конце концов, Шушниг подписал соглашение. Вполне возможно, Австрию оставят в покое; не факт, что гитлеровский вермахт сможет пересечь ее границы. Возможно, всё обойдётся. Ей никогда
