бы не п-пес, – заикается водила, – они бы меня раз-зорвали.
Он тянется, чтобы погладить меня, – рычу. Не нужно мне твоих реверансов.
Ната врачует мои раны. Приятно, что она занялась вначале мною, а не покусанным аварийщиком, хотя ему тоже прилетело достаточно. Скулю от жгучих припарок, а потом расслабляюсь в нежных руках.
– Кароси собатька, – лопочет Михась и гладит меня по морде.
Стук по крыше. Сначала редкие удары падающих камней, потом они превращаются в мелкую дробь, словно начался град. Степанида вытаскивается на улицу, с высоты своего роста окидывает взглядом шифер на одноэтажной закусочной. Ее лицо вытягивается, и она юркает обратно, даром что неуклюжа.
– Там птицы, – произносит она медленно.
– И что птицы?! – Аварийщик мерит шагами комнату. – Там все время птицы!
Я скалюсь на него, и он шарахается в сторону.
Град то становится интенсивнее, то затихает на некоторое время. Через мутное окно закусочной я вижу ворон, которые пролетают над нами, цепкие когти держат камни.
– Птицы заваливают крышу камнями, – шепчет Степанида. – Шифер там старый, долго не выдержит.
– И чего вы ждете? – кричит аварийщик. – Звоните в службу спасения!
Ната, которая давно копается в мобильном телефоне, чуть не плача говорит:
– Я не могу дозвониться – там постоянно занято!
– И что мы им скажем? Что на нас напали ворóны? – громыхает Степанида.
– А я говорил! Говорил, что птицы в городе людей клюют! – невпопад вставляет аварийщик.
– И сейчас они ломают нашу крышу. – Старуха заламывает руки.
– Знаете что?! – Аварийщик тычет пальцем почему-то в Нату. – Знаете что? Разбирайтесь с этим сами, а меня не втягивайте!
Он натягивает драную спецовку и намеревается дернуть ручку двери, но Степанида баррикадирует ее своим телом.
– Куда? – голосит она. – Заклюют! Не пущу!
– Успею! Пусти меня!
Он прорывается сквозь Степанидову оборону на улицу. До машины буквально десяток моих прыжков. Его сбивает с ног темный снаряд, обрушившийся с неба. Человек пытается встать, и черный дым опускается на него, обволакивает. Я не слышу ни единого «кара», звук такой, будто булькает варево в кастрюле.
А потом ворóны разлетаются.
Ната коротко всхлипывает и отворачивается, прикрыв рот рукой.
Степанида не шевелится, не отводит взгляд от того, что осталось от аварийщика.
А Михась… Хорошо, что Михась еще низкий и не может дотянуться до окна.
Мы уже давно сидим внутри закусочной. К сожалению, я так и не научился мерить время. Если светло, то надо проснуться, если темно, то ложиться спать. Вот и предел моих представлений о времени. Всё просто. Размышления о Хроносе прерывает треск шифера. Он поддается птичьему напору. Все прислушиваются к звуку на крыше.
