хоть немного отношения выяснили?
– Он оставил голосовое сообщение. Я пока с ним не говорила.
– Ты ему не перезвонила?
Между мамиными бровями появляются морщинки, насколько это позволяет ботокс. Больше всего меня раздражает, что, не имея никакой дополнительной информации, моя мать правильно угадала, что в разводе виновата именно я. А еще она обманывает себя, веря, что все это можно исправить, если просто поговорить по душам.
– Я была немного занята на неделе, – отвечаю я. – Теперь, когда мы получили награду АПА, мы начинаем планировать второй сезон.
– Неужели опять про Мэгги? – прижав руку к горлу, спрашивает она.
– Нет, – увиливаю я. – Про другой случай.
Наблюдаю за тем, как она с облегчением расслабляется. Оттого, что я больше не буду обсуждать на публике ее старшую дочь, не стану и дальше разрушать образ Мэгги, который она создавала годами. Образ идеальной девочки, идеальной жертвы.
– Я бы хотела, чтобы ты просто прекратила этим заниматься, – говорит она, потряхивая платиновыми волосами до плеч.
– Чем? Пытаться выяснить, что с ней произошло? – спрашиваю я.
– Пытаться вынести любую мелочь на всеобщее обозрение, – отвечает она. – Эта твоя потребность во внимании просто неприлична.
– Может, все дело в том, что ребенком я получала мало внимания, – бормочу себе под нос, но я знаю, она меня слышит. Просто пропускает мою реплику мимо ушей.
– О сестре ты рассказываешь всему миру все, что угодно. И о нашей семье тоже. Мне, однако, ты до сих пор не удосужилась объяснить, почему разводишься с моим зятем! Притом что я чувствую себя так, будто снова теряю ребенка!
– Господи, мама! Бьешь по больному месту, да? – восклицаю я.
Впрочем, это не должно меня удивлять: у мамы потрясающий талант сводить все к собственной персоне. К тому, как тяжело она пережила исчезновение Мэгги. Как будто никто в целом мире никогда не страдал больше ее.
– Я хочу, чтобы ты уладила эту ситуацию с Эриком, – говорит она таким тоном, будто я все еще неуправляемый подросток, а брак – это контрольная, которую я завалила, или вмятина, оставленная мною на машине соседа. Или летняя подработка, которую я бросила без предупреждения. – Ты должна все уладить.
Перед глазами у меня невольно встает образ Эрика – он зажмурился и стиснул кулаки, а я умоляю его сказать мне, что делать.
– Не могу, – безжизненно отвечаю я.
Потому что не хочу признавать, что, если бы могла спасти свой брак, сто раз бы уже это сделала. Не хочу объяснять ей, что она права. Во всем виновата я. Моя мать всю жизнь не переносит даже облупившийся лак. Она бы никогда не сумела понять, насколько меня захватило желание разрушить собственную жизнь.
Она сухо откашливается. Теперь, когда она уже выплакала все слезы, у нее развилась такая реакция. Таким способом она выказывает недовольство. Это особенность моей матери: хотя ей нравится выставлять напоказ свои страдания, я уже много лет не видела, чтобы она плакала. Интересно,
