бухгалтер.
– Даже главбух, – уточняет Маня.
– У нас на комбинате главбухом был милейший Василь Казимирович. Но он плохо видел. И его подсидела востроглазая Улька. Такая воровка, что фокусники позавидуют! Блеск, что за воровка! – восторженно замечает тетя Аля, которую развозит на глазах.
– Аля! – угрожающе смотрит на нее Маня.
– Это она так, к слову. Павел Иванович – очень честный человек. Форма его ногтевых пластин говорит об этом недвусмысленно, – машет мясистым пальцем Трофим.
– Ой, пластинку бы поставить! Вы любите песни Игоря Николаева? «Паромщик» – моя любимая, – всплескивает ручками Аля, порываясь встать.
– Переправа, переправа… – вздыхает Седов. – И коней, конечно, не меняют, но все же, все же…
«Праздничная» завладевает его организмом медленно, но верно.
– Спасибо большое. Очень вкусно, – отодвигается от стола Супин.
Видимо, в режиме доморощенного театра абсурда ему долго находиться сложновато.
– Заболтали вы человека, а у нас еще чай с пирожными, – ворчливо говорит Маня.
Но робкая попытка оставить Супина за столом терпит неудачу. Главбух решительно поднимается.
– А я вот ем пирожные, поэтому не столь подтянут, как некоторые герои дебета и кредита. Каждый по-своему справляется со стрессом, – бормочет Трофим.
Допотопный холодильник, занимающий полкухни, вдруг вздрагивает и издает оглушающее рычание, после чего заходится в ритмичных конвульсиях.
Тут тетя Аля, будто опомнившись, вскрикивает:
– Так что у вас стряслось, Манечка?!
И в ту же секунду в дверь долго и тревожно звонят. И снова, и снова…
Маня с Алей переглядываются, а Трофим, сдвинув брови, поднимается, готовый к обороне. Супин бледнеет, щурит глаза и отшатывается, плюхаясь на табурет.
– Доверьтесь мне! – Седов категорично отстраняет всех, находящихся на кухне, и бесшумно двигается к двери.
– Мань, это я, Рита! Маня, это я! Открой!
Кашина за дверью кричит странно, болезненно и снова со всей силы жмет на звонок.
– Ритуся! – кидается к двери Голубцова.
Маргарита влетает в квартиру подруги расхристанная, бледная и неузнаваемая. Никакого макияжа, волосы растрепаны, джинсы заляпаны. И безумные, расширенные, как под пыткой, глаза.
– Машка, Павел Иванович… дорогой! Это я! Все из-за меня, гадины, – Рита плюхается на пуфик у входа и начинает рыдать, закрыв лицо руками.
Через четверть часа, накачанная успокоительными и умытая, Рита сидит в кресле как свергнутая, но несломленная царица, сложив аккуратно руки на коленях и глядя прямо перед собой на журнальный столик. На нем лежит газета со статьей «25 правил успешной женщины».
Говорит Кашина тихо, бесстрастно, как человек, которому нечего терять.
– Михаил сказал, что уезжает
