солдат, это его жалованье.
– Но он не может сражаться без идеи.
– Еще как может – и будет вельми хорош, коль у его сержанта рука тяжела. Видал я в Европе, как наемники вставали каменной стеной пред конем Валленштейна, ибо ведали дело свое и страшились смерти меньше, нежели языка командира. И видал я дворян, гордых, как Люцифер, благородных, как львы, с красивыми словесами на устах, но бросающихся врассыпную, стоило им заслышать первый залп. Войну решает дисциплина.
– Но если есть дисциплина, не поможет ли убежденность в собственной правоте сражаться еще достойнее?
– Истину глаголете, и ведома она еще одному человеку в Англии – Кромвелю. Его кавалерия надежна, аки железная ограда, и неистова, аки река в паводок. У них дисциплина шведов Густава, а в сердцах адский пламень. Верьте мне, ничто в сих землях не устоит пред ними.
– Я не питаю любви к еретикам, – сказал Дэвид. – Но неужели шотландцы менее стойки, неужто Ковенант не разжигает огнь в их душах?
Мужчина пожал плечами:
– Ковенант для солдата, аки кислая капуста. Дэйви Лесли удалось сколотить своих людей в подобие армии, ведь он обучался военному делу у Густава. Думаете, нашей пехоте, живущей на пресных лепешках, есть дело до черных сутан Вестминстера? Человек сражается за короля, за свою страну и за свободу служить Господу на свой манер. Но пока у него имеется голова на плечах, он и пальцем не пошевелит лишь за-ради церковного правления.
Дэвиду стало не по себе. Он чувствовал, что необходимо вступиться за веру, иначе он будет повинен в грехе Мероза, чьи жители были прокляты, когда не пришли на помощь Господу. Но ему мешало ощущение, что он и сам до конца не верит в собственную правоту. Это же не богохульство сомневаться в том, насколько глубоко проник Ковенант в людские души? Разве пастор из Колдшо не высказал сегодня подобное опасение?
Николас Хокшоу не отводил от него взгляда:
– Должен же я тебя, приятель, знать, раз талдычат мне, что ты из наших краев. Да и лицо у тебя навроде знакомое, а имя припомнить не выходит.
– Зовут меня Дэвид Семпилл. Я новый пастор прихода Вудили.
– Внучок старика Уота с Рудфутской мельницы! – вскричал Николас. – Слыхал, что вы прибываете, сэр, тем паче являюсь главным собственником при приходе. Рад встрече. Дружище, знавал я вашего дедушку, никогда меня, мальца, без гостинчика не отпускал. Вы вернулись к своим людям, мистер Семпилл, да будет ваше служение в Вудили долгим и счастливым.
Но гости не разделяли благодушия хозяина. Они переглянулись, и высокий пересел, заняв место между Дэвидом и стремянным. Последний отмалчивался весь разговор, не проронив ни слова даже после ужина, просто сидел со склоненной головой, будто глубоко задумавшись. Но вот он поднял глаза на Дэвида и произнес:
– Я не менее предан Церкви Шотландии, чем вы, мистер Семпилл. Вы назначенный приходской священник, я смиренный церковный старейшина.
– Какого прихода? – тут же спросил Дэвид.
