начавшимся после этого развитием.
В 1998 году я писал по этому поводу:
«Содержащиеся в Маастрихтском договоре санкции против стран-участниц (статья 004, абз. II) с превышением дефицита… слабы не только в содержательном плане, но и представляют небольшую угрозу для конкретной страны. Кроме того, предусмотренная десятиступенчатая процедура требует много времени и может занять от трех до четырех лет. С учетом обычного хода политического развития и дипломатического предупредительного отношения к тому же очень маловероятно, что квалифицированное большинство Европейского совета при неблагоприятном положении с бюджетом когда-нибудь добьется действенных санкций против соответствующей страны»27.
Перед принятием решения о валютном союзе растущее давление со стороны Германии привело наконец к тому, что в 1995 году в дополнение к Маастрихтскому договору был согласован механизм санкций, который предусматривал автоматические санкции, в случае если предел дефицита был выше 3 %. Это был так называемый стабилизационный пакт. Исключения были возможны только в случае тяжелых рецессий.
Бывший президент Бундесбанка Гельмут Шлезингер, который в 1992-м также участвовал в переговорах по Маастрихтскому договору, в то время критически смотрел на такие санкции и даже не скрывал своего сдержанного отношения к количественному фиксированию Маастрихтских критериев. В 1996 году он писал:
«При всяком принятии во внимание финансово-политической платежеспособности нельзя не замечать, что оба фискальных критерия в своей количественной форме – предельных 3 % и 60 % ВВП – не имеют убедительного обоснования, что они в действительности не слишком равны между собой». Он сослался на пример Бельгии, которая, несмотря на долю задолженности в общих расходах государственного бюджета намного выше 60 %, относилась тогда к самым стабильным в плане цен странам ЕС, и критиковал то, что доля задолженности в общих расходах государственного бюджета в 60 % только сравнительно позже и без солидного обоснования была предложена для обсуждения по договору. Он сожалел, что изменение договора уже невозможно, и заявил тогда:
«Было бы уместным толкование текста в смысле экономической логики. Не должно создаваться впечатления, что политика Маастрихта построена так, что невозможно выдержать эти критерии»28.
Оба его преемника – Ганс Титмайер в качестве президента и Отмар Иссинг как главный экономист Бундесбанка – напротив, фанатично выступали за автоматические санкции29. Шлезингер был прав: оба критерия было трудно обосновать, и было не очень разумно автоматически применять санкции в случае их невыполнения. Но Титмайер и Иссинг также были правы: без автоматических санкций в политике вовсе ничего бы не происходило.
В результате произошло то, чего не хотел ни один из троих: пакт стабильности по настоянию Германии был впервые смягчен уже в 2003 году и в последующие годы стал вообще
